Бездействие Морандира было самого неприятного толка: оно целиком зависело не от него, но от решения рангов выше, а ранги выше прекрасно справлялись со всем без помощи полукровки. Решения новой власти в условиях заражения представлялись наиболее правильными, беспорядков в городах не допускали усиленные патрули и рыцарей, командующих зачисткой территорий, хватало и избытком. Большую часть времени полуэльф проводил в порте или на стрельбище, где своё присутствие считал наиболее полезным, иногда вызывался сопровождать сановников, но... тяжело пристроить телеге пятое колесо, когда она и так прекрасно едет. Он не чувствовал себя по-настоящему нужным, и не было ничего, что могло бы теперь заглушить мысль "я - чужак, всегда им буду" в голове псионика.
Три дня назад отец отплыл на материк, собирать по бусинкам то, что осталось от его сети информаторов после прошлого опустошительного года в Альянсе, а так же убедиться, что отправленные по настоянию княжны в изгнание Мэтерленсы либо померли, либо хотя бы не встали на сторону врага. Морандир остался в стране народа волн в полном одиночестве. Он всё так же встречал утра в порту, проверяя суда с помощью своего дара и отправляя заражённых пассажиров в карантин, всё так же нашпиговывал стрелами мишени и расщеплял их одну от другой. Иногда спал, иногда ел. Почти ни с кем не разговаривал, даже по вечерам, как водил привычку общаться с Малленгилом – единственным оставшимся у полукровки родственником на всём свете.

…когда мать была слишком занята контрактами в Остебене, она оставляла Моргана на недели на попечение работникам городской библиотеки. Книжники, люди сами по себе не общительные, с ребёнком не возились особо, кормя и одевая, но не больше. И полуэльф проводил, казалось, бесконечное время за книжками. Впитывал, как губка, не понимая по малолетству ни смысла, ни сюжета, но получая от самих букв ночами сказочные сны. Он до сих пор процитировать мог целые отрывки, и, что удивительно, самые важные. Удивительно потому, что тот самый возраст, когда личность уже способна книгу воспринимать целиком и она оказывает влияние на формирование взглядов, у него прошёл в чащобах без единой строчки.
Библиотека ламаров выглядела удивительно похожей на все остальные, разве что магии и воска, чтобы сохранить книги, тут тратилось в бесчисленном количестве. Рыцарь медленно прошёлся мимо стеллажей. На них мелькали, в основном, людские и эльфийские названия. Ни злова на языке фалмари, по крайней мере, он не нашёл.
Взяв наугад с полки небольших и лёгких книг, он ощутил покалывание в пальцах. Это у него щипало руки от ворожбы чаровников, но не так сильно, чтобы томик выпадал из них. Сам контур заклинаний казался незавершённым, и тлел энергией творца уже довольно времени. Знакомой энергией.
Быть может, кто-то из друзей, или сам Мэтерленс, сидели здесь, копировали книги, - подумал полуэльф. И повернул обложку к свету огонька. "Поэмы и трагедии" – великий кто-то написал. Похоже, человек. Для Мора имя звучало знакомо, и он открыл книжицу прямо посередине.
В моём унынье книга – та же пища...
Знакомые слова. В той пьесе влюблённые дети страдали за упёртость их родни. Она даже маленькому Моргану не нравилась, казалась слишком скучной. Он стал листать трагедии, чтобы дальше найти стихи попроще и живей.
И тут вдруг – кап.
О край сознания, не защищённого в этот вечер для разнообразия ментальным щитом, что-то зацепилось. Знакомое, живое, полное смятения.
Кап?
Эмпат напрягся, порыскал по пространству. Узнал. Где-то рядом была Даниэлла, и совершенно одна.
Он редко ловил мысли, по большей части считывая с аур ощущения. С другой стороны, редко люди мыслили чувствами, если можно это так описать. Морандир осмотрелся. Библиотека казалась действительно меньше, чем могла быть, учитывая, что ламарам нужно было где-то хранить и своё наследие.
В стене за одним из шкафов виднелась узорчатая дверь. Мор подошёл и отпер её магией, хотя редко использовал бытовые трюки. За дверью лежала не освещённая винтовая лестница, сбегавшая куда-то вниз. Там, в паре метров, на последней едва выхватываемой зрением ступеньке, плясали блики, точно от воды.
А вот и хранилище ламарских мудростей?
Рейнджер неслышно сошёл вниз, закрыв за собой дверь. Лестница из камня и металла, покрытого от коррозии всё той же колючей магической плёнкой, заканчивалась в подвальной зале, на треть пониже библиотеки наверху, но совершенно другой. По окружности, помимо углубления за выходом с лестницы, с другой дверью, зала была заставлена монолитными плитами и колоннами с прибитыми к ним скрижалями. Конечно, можно догадаться, что водному народу неудобно было бы писать на том, что не щадит вода. Но всё-таки испещрённые плиты выглядели очень необычно. И необычно выглядел идеальный круг из голубой воды в полу посередине залы. И Даниэлла, переливающая капли воды из ладони в ладонь.
Морандир опешил и тихо сглотнул. Что делала княжна в библиотеке он понять бы мог, если бы не чувствовал в её ауре пустоту при полной голове мыслей. Он с ней почти не виделся в последние месяцы: после изгнания вопреки здравой осторожности, к которой склонялся почти весь совет, Мэтерленсов, девушку в значительной мере отстранили от власти и, ради её же сохранности, не давали выходить в заражённые районы столицы. Как она жила в это время лучник слабо представлял: его во дворце, как и многих чужеродных рыцарей, были готовы видеть только в приёмных помещениях в верхних уровнях. Так и вышло: он ползал дальше по земле и камню, и царственной фалмари почти не встречал. Она, наверное, и в библиотеку пришла с подводных уровней.
Томик стихов стал влажным в руках, заложенный между страниц палец покрылся едва ощутимой восковой плёнкой. Под тонкий ворот халата, который из-за влажного и жаркого климата приходилось носить поверх ещё более тонкой рубашки, заполз подвальный холодок. Как теперь обращаться к коронованной княжне, если они с самого победного дня и не общались без присутствия зрителей и формальных статусных обращений?
- Я не хотел бы Вас обидеть, - едва слышно начал Мор, но осипший от долгого молчания голос прозвучал внезапно громко и отразился от граней плит в зале множество раз, - но я безнадёжно забыл, как теперь нужно Вас величать.
Подумав, что стоит слишком далеко от ближайшего огонька, как какой-нибудь убийца, выдаваемый лишь голубыми бликами с водной глади, полукровка сделал два шага вперёд. Чужие ощущения отразились на фоне осознаваемых эмоций, усилив едва слышный звук шагов по камню до громкости падающих скал.
- Я, правда, должен попросить прощения за вторжение. Я был в библиотеке наверху, когда почувствовал, что вы здесь. Вас что-то сильно беспокоит?
Нет.
Эмпатический дар уже давно не был секретом для Даниэль, и вопрос был пустой. Её беспокойство звучало, как пустота, и едва ли могло называться оттого старым именем. Просто Морандиру нужен был диалог: он слишком долго только слушал.

Он спросил – ему ответили. Но не услышали.
Грустить, впрочем, не пришлось: произошло кое-что интересное и, одновременно, опасное.
Задумчивость фалмари была похожа на пышную пуховую подушку: в ней вяз звук и тонула голова, наполняемая снами. Теперь в этой задумчивости, не успев вовремя поднять щиты, застрял и псионик. Он смотрел стеклянными глазами сначала на книгу в руках княжны, потом в омут с сотнями утопленных в нём сфер, каждая из которых подрагивала в глубине в такт словам. Чужая сосредоточенность, чужая волна, чужие мысли забили все его поры, и даже чувство твёрдого каменного пола под ногами поплыло. Вода-вода-вода. Мор качнулся чуть вперёд, и назад, и спешно сложил ноги крест-накрест, садясь, чтобы не упасть. Расстояние с фалмари было в метр, но в голову обострённое эмпатическое чутьё практически наяву подложило ему в голову ворох истин, предназначенных для чужих глаз и ушей. Полуэльф отчаянно пытался постичь суть с той же лёгкостью, с которой это делала девушка и… не мог. Что-то должно быть в крови, в положении звёзд в час рождения, стихийных знаках и звериных тотемах, чтобы открыть этот код. Умом Морандир понимал, о чём ведёт речь княжна, даже несмотря на то, что книга и часть слов были на языке волн. Но почувствовать? Нет.
Этот диссонанс, возникший, когда он настроился сопереживать и не смог, выпотрошил незащищённого псионика внутренне. Где-то в середине он почувствовал, как вода словесная топит его почти физически. Она не являлась ни его стихией, определённой звёздами, ни, тем более, жизненной средой. Полукровке у чужого берега родными казались только чайки, охотившиеся на рыбу и склёвывавшие падаль. Чайки ныряют в волны на считанные секунды. Его прыжок затянулся.

Ментальное отрезвление пришло с первым же моментом тишины. Брюнет выпрямился, перестал опасно нависать над самым краем и перехватил почти нырнувший в воду томик стихов, так и остававшийся в его пальцах раскрытым на предпоследней заполненной странице. Последней из провощённых и защищённых от капель воды. Эта книга была в зале сверху и столь же чужда тайн омута, как он.
Простой сборник рифмованных строк с малым смыслом в угоду игре слога.
Никакой вековой мудрости в первозданном виде.
Прямо как он.
Пока пауза позволила эмпату выйти из гипнотического транса, он воспользовался шансом и накрылся своей защитой. Громкость мира, состоявшего в водном зале из тихого плеска и эмоций Даниэллы, резко упала, отдаваясь теперь слабым звоном где-то в стороне. А Морандир даже не чувствовал собственных эмоций, чтобы испугаться. Ему нельзя было снимать щит при фалмари, ведь, будь в нём ещё чуть больше привязанности, псионик лишился бы личности.

- Я вижу, - сказал он, глядя пустым взглядом в воду, наконец.
Знаю, но не ощущаю, - так же пусто отозвалось в голове.
Мне это просто не дано, как и мудрости драконьего огня.
Внезапно, в кристально отсутствующем мышлении проблеснула мысль.
- А ведь огненных народа два... - тихо, не слишком уверенный в том, что хочет сказать, прошептал Морандир. И продолжать мысль не стал, переключившись на идею, созревшую в голове достаточно давно. - Некромант пользуется любым истощением ничуть не меньше, чем ордами тварей. Город, который пал первым, враг задушил страхом, второй – сдался ему сам, когда начался голод. Нельзя давать ему ни одной зацепки.
Голос полукровки не соответствовал словам. Такие фразы обычно говорят с пылом, с увлечением, а не так… пусто.
- Мы все сгрудились в больших городах, как трусы, когда как это только увеличивает скорость заражения…
Морандир отложил раскрытый томик на каменные плиты и потёр пальцами веки.
- Ламары – лучшие маги воды, идея разослать по несколько мастеров в отдалённые места была отличной. Почему не пойти дальше? Приставить к магам эскорт, чтобы избежать жертв на дорогах, указать им обучать всех возможных учеников. И народ волн сам обеспечит себя водой, если только что-то не случится с магией тоже…
Я говорю уже известные ей вещи. Магия без поддержки стихии даст ламарам большую и даже почти безболезненную отсрочку, но не исцеление. Если начнёт пересыхать Волчий след, Источник, закончится вообще всё: Фалмарил, Гвиндерил, сильвийцы, стихии созидания – всё.
Иногда он был благодарен богам – всем одновременно, – что не обладал телепатией. При своём эмпатическом даре он и так с трудом контролировал свои порывы, а с возможностью передавать свои мысли, неосознанно, он мог бы сморозить немало глупостей или просто плохих мыслей. Не обнадёживающих.
Тусклый взгляд полуэльфа оторвался от воды и снова посмотрел на Даниэллу, чуть ожесточённо.
- Теперь у тебя в руках есть власть, ты можешь всё изменить, – сказал он ей, голос всё так же пусто-бесцветный. В голове стучал молоток "замолчи-замолчи-замолчи", но Морандир уже устал молчать и проглатывать. Он пока имел свои глаза, свою голову и своё мнение обо всём происходящем. – Прикажи, и они не смогут сказать поперёк и слова. Или прикажи мне уйти, и я не буду говорить огульные вещи за спиной твоего жениха и тревожить твоё раздумье.

В водном зале дворцовой библиотеки творилась магия. Много магии. Столько, что даже самый обычный, не одарённый ворожбой и занятый житейскими делами обыватель прочувствовал бы её дыхание.
А псионика лихорадило, настолько тихо и настолько сильно, что он едва мог шевельнуться, впав в состояние, близкое к кататоническому ступору. Он не чувствовал по-осеннему пронзительного холода, не видел движения воды, хотя его глаза были распахнуты как у неясыти. Расширенные зрачки слепо следовали за кругами на воде, расходившимися от плеч Даниэллы. На полпальца выше линии воды тонкая переливчатая чешуйная пластина переходила в медового цвета кожу. И он даже не разгядывал фалмари, только почувствовал, и пропустил момент, когда она поднялась из воды и пошла к нему. Оцепенение прошло, когда эмпат ощутил с большой задержкой, что чуждый эмоциональный поток прекратился и теперь из его отголосков поступало беспокойство.
Обо мне?
А задержки не могло не быть: так и царапину чувствуешь не сразу, но некоторое время после удара невыносимо саднит. Но не сравнить, конечно, с феерией ощущений, когда рану зашиваешь прокаленной иглой…
Удивительное дело, - думал медленно отходящий от шока эмпат. – Думать о боли, преодолевая ступор.
Ощущать холод от живого тела.
Тянуться, чтобы потом так отчаянно желать убежать, не найдя ничего, что хотелось найти.
Морандир посмотрел на княжну уже полностью осознано, прямо, в глаза. Его не смущала нагота фалмари, как не смущали нравы её, несомненно, самой жаркой страны в мире, где одеваться было наименее уместно вообще. Воспитание от достаточно раскрепощённой ведьмы Нимуэ Энгвиш вкупе с природным даром читать в людях скрытое сделали его на редкость терпимым и невозмутимым в вопросах приличия. Наблюдения показали, что строгость внешняя порождала в обществе невыносимое ханжество и букеты извращений, засаживая их глубоко в каждого. Сальных шуток за всю свою жизнь больше всего он слышал именно от выходцев приличного и порядочного Остебена. «Люди обожают кутать свои довольно-таки мелкие мыслишки в шелка и бархат, - вычитал как-то юный псионик в столичной библиотеке в приключенческом романе. – Их бесит, когда кто-то не только сам ходит голым, но и с них сдирает тряпки». Приняв это к сведению, полукровка никогда свой талант "забираться под тряпки", если даже не под кожу, не афишировал.
Так вот, что его смущало по-настоящему, так это поведение Даниэллы, которая обо всём знала, но периодически делала вид, что забыла. Полукровка был готов поклясться чем угодно, что до того, как девушка была возведена общими усилиями на престол, она была совершенно другой. Или всё это в ней спало, присыпанное донным илом, как хищный сом. Но это отторжение, отчуждённость, которую он чувствовал все эти долгие месяцы после коронации, не мешали ему льнуть к прикосновению, как недоласканному дворовому псу, той самой изуродованной щекой, которую он пять лет назад спешно зашивал у костра ночью.
- Я разгадал тебя, но не так давно, как хотелось бы, - прошептал он в ответ, не прекращая ни прикосновение, ни визуальный контакт. – Ты любишь всех и никого.
Эта истина пришла к нему ещё в первое знакомство с водной ипостасью потерянной наследницы, но сформулировалась сейчас, и как-то жестоко. Быть может, в том дело сыграли только что отбитые, точно пальцы молотком, нервы. Эмпат укрепил щит, чтобы говорить дальше так же спокойно и бесстрастно, как начал, невзирая на любую реакцию.
- Ты любишь свой народ, стихию и бога, и, если между вами встанет что-то ещё, ты выберешь их. Так ты покинула своих друзей в Северных землях?
Вот это было лишнее, совершенно точно. Но ни егерь Морган Энгвиш, пропавший без вести и навсегда оставшийся мёртвым в списках погибшего Акропоса, ни Морандир, полукровка с родными корнями в чужой стране, не скупились на правду, когда молчание заканчивалось.
Рыцарь отстранился от мягких и холодных пальцев прежде, чем Даниэль опустила руку сама.
- Это правда, ты чувствуешь, сильно. И – быть может, ты сама не замечаешь, - именно поэтому можешь убедить кого угодно в чём угодно без магии, лишь парой жестов забравшись под кожу своей мягкостью и простотой.
Наверное, за такие слова он бы куда охотнее получил пощёчину и о сказанном впоследствии не сожалел, чем выдержал очередную пытку совести за длинный язык и ответную тишину. Полуэльф поднялся и развязал пояс, чтобы снять и положить на плечи Даниэллы короткий халат. В подвале дворца вне воды, что ни говори, было достаточно холодно, и он только что заметил, что часть одежды на нём промокла, вместе с залом, где минуту назад по стенам струился лёд.
- Ты рождена, чтобы править, - пытаясь подвести итог, сказал лучник, предлагая даме руку. В нём говорили его горечь и отчаяние, казалось бы, совсем беспочвенные. – И если Рейлану не преодолеть пепельный мор и кошмарные орды, клянусь, за тебя с радостью умрут все: от бродяги до жизнелюбивейшего ребёнка. А это не так уж плохо.
Взгляд упал на оброненный томик стихов. На странице, покрытой воском, оставался текст, тогда как на смежной капли, упавшие с потолка после всплеска воды, уже впитались в бумагу и безнадёжно размыли чернила. Он наклонился к книжице и подобрал. На уцелевшей странице внизу начинались строки: «Будь у меня небесные шелка…».
О.
Это стихотворение эмпат знал, и обыкновенно бы назвал излишне… какими-то. Но теперь в нём что-то отзывалось. Он пробовал на вкус размытый отрывок в эльфийском языке.
Но я, в ином бедняк, имею только сны...
Взгляд на Даниэль. Ей правда бы впору обидеться на него до смерти за всё, что он ей наговорил. Но он честно верил в свою правду.
И их тебе бросаю нынче в ноги.
- Я исполню любой твой приказ, - наклоняя книгу под углом и давая путь замутнённым чернилами каплям, произнёс он.
Ступай легко, топчи мои мечты.
Глупое стихотворение. Отвратительный перевод.

Отредактировано Морган (06-10-2013 00:37:28)

- Я? - эмоционально закрытый псионик, в отличие от всего его окружения, представлял собой существо практически не читаемое. А в ту самую минуту Морандир нагромоздил столько блоков, сколько не делал никогда, даже проходя мимо публичной казни изменника, куда пригласили его с матерью как потерпевших, а оказались они зрителями мистерии. Даже натянутая на щёку рубцом "улыбка" не казалась таковой совсем. Почти все мышцы резко расслабились, опуская на глаза пронизанные тонкой венозной сеточкой веки: рыцарь, несмотря на достаточно стабильную, если не сказать спокойную в такой ситуации обстановку, спал всё хуже и всё меньше, и почти никогда - без тяжёлого тошнотворного послевкусия кошмаров наутро. Губы остались только поджаты: Морган устал и верить в улучшение у него уже не получалось, даже если радужные речи исходили из уст почти родного существа.
- Я ничего не хочу. И ничего не скрываю. Меня просто не оставляет ощущение, что из меня вынули душу и вложили её в половую тряпку с этих чумных кораблей. И я всё это вынужден терпеть.
Смысла рассказывать о том, что считывал полукровка в аурах больных, не было. Он уже привык. Никакой паники, никакой истерики, только копящаяся и копящаяся усталость пополам с отчаянием. Все люди стираются морально, как мелки о плиты. Эмпат был просто очень мягким мелком, быстро вышел из строя и теперь никак не мог прекратить бесконечный внутренний разлад.
- Или хочу, - добавил он, подумав. - Убежать отсюда. От Элиора, "братьев", беженцев, магов, магии, этих ваших финтов ушами, чаячьих воплей и тебя, - отрывисто перечистил Морандир, особенно резко оборвав последнее слово. Помолчал немного, покривил левым уголком губ, пробуя точно не своё лицо, и добавил. - Но не могу.
И сам не знаю, почему.

Фалмари говорила о спасении, и чем больше, тем меньше в её слова он верил. Псионик даже не читал её эмоции, хотя ещё смутно слышал их сквозь барьеры.
- Они вообще напрасны. Если никто не пойдёт убивать драного некроманта, всё будет продолжаться до полного измора. И будут умирающие дети - я знаю и сам, каковы их муки, - будут разорённые города, будут пустыши и пылающий зелёным пламенем дождь, - со словами в пространство вырывались обрывки ночных видений, похожих на старые, но не абсолютно; как прямое развитие начавшейся чертовщины ещё двадцать лет назад. Туманное уныние, бившееся неделями под щитом, сжижалось и проедало брешь в ментальной защите, ища выхода. - Теперь на материк уплыл мой отец, а я даже не знаю, следовало ли мне отправиться с ним или нет.
Говорить о семье не стоило: у Даниэллы её не было вообще. Но был её народ, за который стоило держаться.
- Я бы с радостью променял жизнь хоть на мгновение определённости, а от тебя я вообще ничего уже не жду, кроме решения быть или не быть, - полукровка поднял руку с поднятой книгой и потёр костяшкой большого пальца переносицу тремя с глубокими складочками. Привычка хмуриться превратилась в его обыкновенное состояние уже очень давно.
Серая капля закатилась в тонкий рукав рубашки.
Как же здесь сыро и холодно.
Щит достиг предела и, с потерей концентрации, снова стал истончаться. Намерения фалмари прощупывались снова чуть чётче.
Она что-то замышляет.
Несмотря на это, он эхом откликнулся:
- Да, любой, я обещал, - и на пару мгновений прикрыл глаза.
Который час был там, наверху? Полночь? Раньше? Позже? Уже утро?
Он уловил что-то отчаянно злобное как раз в тот момент, когда княжна начала говорить, и нехотя поднял веки.
Злоба?
Он знал, что будет жалеть.
Полуэльф проснулся, как от наваждения.
- Вот значит как... - протянул он, кривя губами и вымучивая невесёлую улыбку.
Я обещал.
Морандир склонил шею и чуть согнул деревенеющую от холода зала спину, чтобы оказаться лицом к лицу с повелительницей, ведь они и так стояли друг к другу почти вплотную. Из пальцев вылетел несчастный томик, и шлёпнулся на каменную плиту прямо на краю чаши, чтобы через некоторое время невесть откуда взявшиеся в ней волны смыли книжицу и увлекли на дно.
Голова лениво предложила продолжение давешних мыслей о всего-лишь голых людях: люди всего-лишь касаются друг друга губы в губы. Чего мы там не видели. Чего мы там не пробовали сами, поступаясь с поговоркой об ошибках дурака.
Не пробовали.
- Ерунда - это то, что ты пытаешься что-то кому-то доказать, - сказал полуэльф Даниэль так же недружелюбно, как прозвучал её приказ. Барьер, пожалуй, был опять слишком тонким, но псионик не обратил на это внимание. У них для затеянных фалмари сейчас глупостей была целая вечность: и до, и после путешествия, но почему-то ей приспичило распихивать почти похороненные трупы возможностей сейчас. Он взял её за плечи и просто коснулся её рта своими губами.
Прикосновение, хоть и не было поцелуем в полном смысле слова, оказалось приятно, и Морандир украдкой выдохнул, подумав, что будет ещё время умирать. Кажется, он был даже с приказом согласен, но сам как-то того и не знал: слишком выдохся говорить с непривычки.
Пальцы на покрытых его же халатом плечах чуть сжались, хотя он отстранил лицо.
- Так?
Где-то в воздухе между остались незримые крошки последнего псионического блока, и усталый спаситель принцесс оказался вновь без защиты, без собственных ощущений, без ответов, но теперь и без идей, как пустая чашка. Следующий всплеск эмоций девушки совершенно точно размажет его сознание по каменной плитке окончательно.
На воде за плечом Даниэллы только всплывали страницы незаслуженно погубленной им в безрезультатном поиске книги.

Отредактировано Морган (06-10-2013 10:37:44)

Офф: этот неловкий момент, когда понимаешь, что безнадёжно исписался, и не можешь ничего толком придумать, кроме как размазывать сопли по тексту :\
Дико извиняюсь за задержку

Барьер – это не зеркальная комната, а всего лишь тонкая мембрана. Он не ослепляет и не оглушает настолько, чтобы прекратить поток информации, энергии полностью. Морандир находился в гармонии с собой, пока контур его сознания не нарушался ничем. Покой царил снаружи, ничто не беспокоило его и внутри – так было все годы его отшельничества и скитаний по лесам, к которым он и порывался вернуться. Сейчас мир снаружи становился слишком удушливым.
- Да, я НЕ хочу паразитировать на чужой надежде и смелости, чтобы справиться с тем, чего нахлебался, особенно учитывая то, что я тут никому к чайкам не сдался и с работой моей кто-нибудь мог бы справиться гораздо лучше. Это просто нечестно, причём взаимно.
Повозмущайся ещё немного, – украдкой подумал он.
Ощеренное самолюбие девушки – зрелище для эмпата новое и не самое приятное, но так хорошо прочищающие рассудок. Как нос морская вода. Морандир поначалу просто подчинился, поцеловал княжну неумело, скорее напоминая слепого котёнка, но что-то в нём откликнулось. Буквально на миг что-то проблеснуло за нематериальными эмпатическими зеркалами, в самой глубине собственной сущности псионика. И тут же угасло, лишь рассыпав в пыль и щиты, и слои затяжной депрессивно-апатичной спячки, оставив после звенящую, чистую, воздушную пустоту. Ясность.
Полукровка даже испугался этой внезапной перемены, когда щит упал совсем, и отстранился, но его поймала ответная реакция Даниэль. Тепло, сочувствие… забота? Морандир потянулся, оставив защиту в подвешенном состоянии, к девушке за продолжением. В чистом зеркальном пространстве серебристой нитью вырисовывалась давно потерянная связь. Однако…
- Тс-с, - попытался он остановить фалмари, распознавая, что происходит, - не надо, не стоит…
Обратная связь. Даниэлла нашла уже свёрнутый и сложенный на полку бездумно прожитого клубок его ощущений и стала ворошить. Ворошить, распускать, пропускать через себя и преобразовывать по-своему. Девушка добралась до самого дна отчаяния прежде, чем Мор понял, что нужно было снова поставить блок. Она ощутила собственной душой, что его мучило. Этого не должно было происходить. Это эмпаты должны впитывать и отражать чужое состояние, а не отдавать свои чувства, но негатив не растворяется в пустоте и не может копиться вечность. Полукровку только что вытрясло начисто, и рассыпаться бы его грузу мелкой крошкой, просто включившись в общий поток, но нижняя библиотека, кажется, обладала особой силой.
Морандир не чувствовал свои ноги, но, кажется, не шатался. Он обнимал княжну, уткнувшись носом в круглое плечико, и смотрел поверх мягкого кольца рыжих волос в воду, на их покачивающееся на поверхности отражение. Щит был снова на месте, и в образовавшемся между миром и сознанием эмпата пространстве для "я" брезжила вина. Вот сдался он Даниэлле сейчас? Как назойливая дворняга, пришедшая до чужих дверей, не лучше.
Отвлекшись, полуэльф упустил слезу девушки, увидев в воде уже круги. Она отстранилась, но не убрала его пальцев, соскользнувших к локтям.
Эмпат считал намерения фалмари слишком поздно. Или она решила очень быстро. Он так и не понял. Да что там, он даже не смог набрать хоть горстки слов.
- Ты не… Я… Дель, что…
Дзынь. Дзынь. Плюх. Такие важные звуки описываются такими детскими междометиями.
Морандир хотел сказать, что не хотел таких жертв, не должен был давить на жалость и вообще приходить в этот зал, но тут же понял, как фальшиво всё звучит даже в его голове. Конечно же хотел. Княжна была единственным существом, с которым псионик чувствовал настоящую связь, существом, которое держало его на чужбине долгое время, прозябающим в грёзах о волшебном моменте. Этом.
- Надеюсь, оно нас отпустит, - прошептал он, глядя Дель в глаза и впервые за всё время существенно меняясь в лице. Улыбка, посетившая испорченное уродливым шрамом лицо, выражала самое искреннее, по-мальчишески чистое счастье, без примесей рассеянности и неудобства. Мор снова потянул фалмари на себя и, левой рукой нырнув в волосы, крепко прижал к себе. Тепло. Он помассировал пальцами затылок девушки, вслушиваясь в её ощущение.
- Спасибо, - выдохнул полуэльф в свободную от витого венца макушку. – Это неоценимый дар.
Гораздо больше, чем то, о чём мог я только мечтать.

Рыцарь мог стоять так вечность. Наверное. Устала бы Даниэль – взял бы на руки даже не спрашивая. Ему было хороши, и она, кажется, не мёрзла в этом прохладном подвальном зале.
Он часто украдкой открывал глаза, чтобы убедиться, что ни кольца, ни книги нет на поверхности, как напоминаний о его совсем не мужественном поведении сегодня. И снова закрывал, успокоившись.
В девушке звучала усталость какого-то странного толка. Здоровое тело и спокойная душа несли как будто что-то лишнее в ауре, но эмпат не мог разобрать, что. А магический отзвук всё густел, сначала совсем незаметно, но всё больше и больше разгоняясь. Как волны цунами набирают мощь из глубин.
Зелёные глаза резко распахнулись.
Что-то поднималось из колодца у их ног.
- Дель, вода, - почти беззвучно шепнул полуэльф и сделал один короткий шаг в сторону от воды, утягивая девушку с собой. По спине пробежал холодок: что-то было явно могущественнее, чем чары, берегшие в омуте книги. Морандир одеревенел, прижимая к себе фалмари.

Отредактировано Морган (09-10-2013 20:30:47)