офф: так как многие персонажи скачут со всеобщего на волчий, в [квадратных скобках] - на ульвийском.

Зима застала их в деревеньке в какой-то богами позабытой глуши, откуда неделю при на лошади шагом с перебивом на рысь - до города не доберёшься; там и решили зазимовать - в городах Ярсе светить стало слишком опасно, а в Верхлёвке они могли и охотой на жить и нежить промышлять, и не бояться, что Серую вдруг утащат на костёр во время очередной локальной чистки. Инквизиция шуровала по крупным городам и деревням близ них - работы пока хватало и там. На промысел Гильемовы ребята ходили вместе, редко когда разделяясь на два отряда: немёртвые шли большими, сильными группами, а выследить дичь из-за них становилось всё сложнее. За защиту деревни и свежее мясо к столу они получили в корчме кровати в двух смежных дверью комнатах и ежедневные харчи; они едва ли могли припомнить такую удачную зиму.

х      х      х

- Серая! - Раян ввалился в комнату, сбил табуретку, чертыхнулся. - Ноги в руки и вон из села! Мужик проезжал, говорит, Инквизиция уже разводит костры в шести верстах к северу. Большая облава на любую нелюдь и нежить, прут широкой стеной. Больше ждать нельзя.

Шутливая грызня и хохотки меж бывшими инквизиторами резко оборвались. О необходимости волчице покинуть Остебен разговоры шли давно, ещё с осени, когда ей приходилось отсиживаться в лесах и равнинах, петлять порой, как лис на травле, чтобы лоб в лоб не налететь ни на Братство, ни на стаю умертвий, покуда Гильем с ребятами выискивали заказчиков по деревням и усадьбам. Круг огней, красных охотничьих флажков, сужался, и Ярса чуяла тяжёлый, удушливый дым и смрад инквизиторских костров, который тянулся надо всем западом Остебена - охота шла и на неё, но каждый раз, когда кто-то из её спутников заговаривал о том, чтобы ей для своей же безопасности уйти за реку, Серая упрямилась, ругалась и повторяла, что не боится людских огней.

Ярса привыкла собираться быстро - и сейчас, скоро накидывая стёганку, затягивая пояс, пристёгивая ножны, легко перекидывалась фразами с Гильемом.

- По реке, через приток и дальше на запад. Там ты будешь в безопасности.

- Под боком у этих ваших мг'азей? Как же, - Серая зло утянула пояс, дёрнула язык ремня, проверяя надёжность пряжки.

- Не начинай, - отрезал воевода - он уже знал, что об некромантах Ярса может говорить долго, горячо и в выражениях. - В деревни не суйся, пока не будешь на своей земле. На нежить не лезь.

- Будут ещё ценные советы? - оборотница шипела и скалила зубы, суя, меж тем, склянки Драконьих слёз в поясную сумку с зельями - Раян отдал ей в дорогу весь остаток. - Фойг'г'а душу мать, что за…

- Мы уйдём в Вильсбург, будем со стражей и Братьями держать город, - невозмутимо продолжал Гильем, протягивая ей огниво и трутницу - волчица приняла без кривляний. - Если это когда-нибудь утихнет - возвращайся.

- Уж куда вы без меня, - ворчала Ярса, пристёгивая ножны с бельдюком. Поколебавшись, она всё-таки выбрала в дорогу человечий меч - сталь была всяко лучше, чем у ульвийского клинка, да и руку за пять лет она под полуторник наломала. Она стояла, готовая, с щитом и котомкой за спиной. Они, молчаливые, собранные, серьёзные, поднялись со своих мест. - Ну, - Ярса начала резко, зло - и замолчала, опустила тревожные, мрачные глаза. Вздохнула сдержанно - заходили желваки на челюсти, - сжала руку на рукояти меча, подняла голову. - Вы мне как бг'атья стали, - голос едва дрогнул. - Бывайте, дг'уги, - она оглядела их всех: Раяна, чубатого, пропахшего горькими травами и сухоцветом, Раяна, который латал её шкуру десятки раз; придурковатого, весёлого, цыганистого Мирко с улыбкой, как солнце, умевшего уболтать и успокоить, когда кошмары приходили в её сны и не давали сомкнуть глаз; рассудительного, напоминавшего ей родного брата Осберта, который, казалось, знал все книги мира и который часами терпеливо сидел с ней над письмом и чтением; хмурого Эйнара, с которым она непрестанно и с обоюдной любовью грызлась с первых часов их знакомства; и Гильема, своего воеводу, своего - она об этом никогда не скажет - харга, Гильема, который подобрал её, отощалую, грязную, раненую, и кормил, рискуя пальцами, с рук, Гильема, большого, медвежистого и спокойного, Гильема с сединой в висках и с глазами голубыми, как у мальчишки, - и она, не рыча, не скалясь, подошла и протянула ему руку.

- Береги себя, Серая.

х      х      х

Отойдя за несколько вёрст от деревни и тракта, Ярса остановилась. Освободив волосы от завязки, она разделась донага и постояла так какое-то время, прислушиваясь к телу. Был второй день полнолуния; звериная сила и ловкость вновь текли по человечьим жилам, быстро, ровно билось волчье сердце, спокойно раздавались в цикле дыхания рёбра; холод ластился к бледному, иссечённому шрамами телу, но не цапал так сильно, как укусил бы обычного человека. Ярса слышала след прошедшего лесной тропкой оленя, ловила говорливый писк корольков и чижей в сплетении ветвей, раз резко повернула голову на хруст ветки под чьей-то неосторожной поступью. Перевёртыш убрала человеческую одежду в котомку, быстро, разученными движениями прикрепила пожитки к широким ремням шлейки, привычно влезла в каркас ремней, обратилась, оправилась движением плеч - и рывком снялась с места.

Белый волк шёл размеренным, раскачивающимся бегом, с умом навьюченная поклажа не бряцала сталью, не билась склянками; лес оборвался, ушёл влево, и впереди стлалась белая степь и долгая, до горизонта, зима - костлявой, седой звали её волки, голодные злоскалые волки. Смерть, смерть, смерть, которую Ярса никогда не сможет забыть, - вот вся её память, вся её радость, какая осталась от воспоминаний о племени и о тех, с кем билась и умирала плечом к плечу - а она умирала много, много раз. Каждая волчья смерть - ножом под рёбра, смерть отца с матерью - железом через гортань, смерть Рханны - прямой стрелой в сердце, и после брата, после этой меткой отравленной стрелы, уже ни один нож не мог её ранить. Но сейчас, когда она, точно дичь, бежала от дыма костров, - сейчас её смутно, глухо жгло, жгло точно злым людским пламенем, жаром инквизиторской ненависти, - она оставляла стаю во второй раз, и ей было больно.

х      х      х

По утрам, перед сном, - передвигалась она ночью - Ярса рассматривала подаренный на прощание Гильемом маленький латунный амулет, тонкой работы вегвизир, и каждый раз не находила в себе сил его вышвырнуть - как и снять золотую серьгу, отданную тогда же Мирко. Волчица мучилась памятью, но и она отступала и притуплялась перед страхом - страхом, что и домой ей нет теперь дороги. Она заметила, как напряглась и насторожилась, когда почуяла принесённый ветром резкий запах меток - границы были близко, близко были её настоящие братья и сёстры - и Ярсе было боязно и радостно до дрожи вновь ступать по родной земле. Не доходя до границ, проходивших через лес, она обратилась человеком, облачилась в ульвийскую одежду, пристегнула поясные сумки и ножны с бельдюком и мечом, закинула за спину котомку и щит - и лёгкой, свободной волчьей рысцой пошла вперёд. Рассветало, солнце несмело входило в лес; под ногами похрустывал снег.

- [Стой,] - послышался отрывистый, глухой голос; Ярса повернула голову на звук, уловила движение - это был один из граничих. Серая шла с наветренной стороны и знала, что поблизости рыщет целый пограничный отряд.

- [Бг'ат, - осторожно, точно боясь напутать с родным языком, позвала волчица, послушно останавливаясь и поднимая руки, - я восточного племени - и ищу укг'ытия.]

- [Из-за реки сейчас?] - дозорщик, говоривший с ней, между тем медленно приблизился, - седо-русый из-за маскировки, с изукрашенным лицом, в серо-белых одеждах.

- [Да.]

- [Ты тоже, значит, из последнего сопротивления? - мужчина поднял руку, двумя пальцами показал от виска в сторону; волк из отряда серой тенью пронёсся Ярсе за спину - проверять, действительно ли та пришла одиночкой. - Нет? А, Остебен. Сейчас возвращаются многие - у людей, говорят, не лучше, чем на севере… Да, про сопротивление-то - один из ваших дней пять назад дополз до границы вместе с раненым, говорит, прикрывали отступающих из деревни у Медвежьего яра, - посланный волк коротко тявкнул вдалеке, - Тот, которого он тащил на себе, навряд выжил - исполосовали его страсть. Но вот первый ещё, поди, в лагере, потому как тоже раненый был - стоянка северо-западней нашего поста, до полудня доберёшься. Фастар, - он кивнул на вернувшегося волка - молодого ещё, с обгрызенными ушами, тощего, - тебя проводит.]

х      х      х

Она кивком головы попрощалась со своим проводником - тот побежал передавать сообщения с границы управу лагеря, а Ярса, перекинувшись человеком и одевшись, извилистым путём пошла вкруг костров, палаток и настилов. Она замирала иногда, оглядывала себя, оглаживала рукой ткань одежд; ей нравилось истёртое, выгоревшее золото охры, блёклая кровь красного, запылённая, посеревшая холстина белого, коричневые полосы кожаных ремней - цвета её племени, волков востока; ей нравилась сложность и многодетальность её одежд, нравилось, что она не прятала всего тела и не сковывала его, как людские платья. Ярса любила рваные подолы до колен и спадающие хвосты кушаков и материй, любила крепкий, подвижный обхват ремней по телу, любила, что одежда чувствовалась второй шкурой, и не променяла бы наряда своего народа ни на какую человечью броню. Она шла, вслушиваясь в родный язык, знакомый говор южных волков, в одинокий высвист дуды с окраины лагеря, в полдневную жизнь большой, широкой волчьей стоянки. Дрожь пробегала по гибкой волчьей спине от этих давно забытых звуков, и Серая присаживалась у костров, чтобы впитать, выцепить, вспомнить - и поднималась снова, искала взглядом своего среди чужих и незнакомых, заглядывала в палатки, выспрашивала у знахарей.

- [Думашь, я их всех запоминаю? - ворчала бабка-травница, седая, как лунь, с блёклыми от времени цветными татуировками на лице и цепких птичьих руках, с оттянутыми мочками ушей, вся в амулетах и бисере. - Какая рана-то, говоришь, была?]

- [Да не знаю я, туа, - теряя терпение, повторяла Ярса, - знаю только, что пг'ибыл пять дней назад. С ним был смег'тельно г'аненный мег'твяками.]

- [Так, так… - старуха перестала толочь в ступке сильверит, засуетилась, ища нужный ей туес меж десятка других, забегала длинными пальцами по крышкам. - Подай-ка вон тот, наверху. Нет, не этот. Вечно Малька уберёт на самый верх… И не этот. Ну что за дурня, не видишь, что ли? Да, вот, - девица с недовольной миной всучила знахарке туес - с мёдом, судя по запаху. - Побольше уважения, сопля, - бабка, хотя и была уже, кажется, полуслепой и древней, как камень, ловко хватанула Ярсу за ухо и пребольно дёрнула за серьгу. - То-то же… - она замешала в миске снадобье. - Знаю я, который он есть, твой касатик. Пойдём.]

Старуха бодро засеменила из палатки, одной рукой опираясь на резной посох, украшенный птичьими перьями, гремящий соколиными черепами, а в другой держа миску; Серая шла следом, беззвучно шипя проклятия и потирая покрасневшее ухо. Они прошли мимо палатки с ранеными, где бабка отдала снадобье одному из лежащих там волков, повернули к кострам, у которых сидели и лежали ульвы в обоих обличьях. Ярса не видела ни одного восточного.

- [Вот он, твой дружок. Злой вечно, недовольный, - бабка легонько, нравоучительно стукнула сидящего к ней спиной мужчину палкой по макушке, - а это всегда вредит здоровью.]

- [Отстань, старая, - огрызнулся мужчина, обернулся и поднял голову, нахмурился. Увидел Ярсу - и чуть рот не раскрыл от изумления; начал было что-то говорить - но тут снова получил палкой, теперь по лбу. - Ах ты, чтоб тебя чума! Хватит! Ярса…]

- [Почтение, почтение, - дребезжала старуха, быстрыми, точными тычками палки заставляя его отвести в стороны руки, показать перебинтованную грудь, - на нём зиждятся наши традиции, жизнь стаи! Нонешняя молодёшь совсем отбилась от рук - все-то умные, все-то… Что тут у нас? Да, злой, но сильный… Хорошо. Неча тут сидеть, на девок таращиться. Спать иди. И не строй ты такую рожу, красивше всё одно не станешь…] - продолжая что-то бормотать, знахарка заковыляла прочь.

- [Йенси! - радостно взвизгнула Серая и присела на землю рядом с ним, опустила руки на его плечи, точно не веря ещё. Йенси был совсем взрослый, тридцати пяти лет, чернявый, с длинными спутанными волосами, загорелый, как чёрт, но с редкими для такой породы зелено-жёлтыми глазами; Йенси был весь иссечён старыми и свежими шрамами, Йенси был полосат от бинтов и казался усталым - но Ярсе улыбался мальчишеской, открытой улыбкой. - Как ты? Что…что было?]

- [Не видел тебя со второго года войны, малявка, - усмехнулся тот, отстраняясь чуть, оглядывая её с прищуром ясных зелёных глаз. - Эк тебя разукрасить успело… Многое было, сэни. Устраивайся. Я расскажу…]

х      х      х

Ярса осталась в лагере, пока Йенси совсем не поправился - снег к этому времени почти весь сошёл. Тогда они вместе двинулись на запад - вслед за теми из своего племени, кто отходил от Медвежьего яра и кого Йенси с большим отрядом прикрывал; двинулись в Анвалор - там собирались укрыть детей и стариков из покинутой дервени.

х      х      х

Они спали днём, чтобы кошмары не могли прийти, прячась в темноте. Но стоило им сомкнуть веки - наступала беззвёздная ночь.

Ярса открыла глаза, вскочила, выхватывая бельдюк из неотстёгнутых ножен, метнулась к собрату - тот, мокрый от пота, с прилипшими ко лбу прядями, с хрипом ловил ртом воздух после долгого, исступленного крика, разбудившего их обоих, и, неловко заваливаясь на бок, пытался перекатиться на четвереньки и встать. Волчица спрятала нож. Страх и морок сна не отгонишь ни сталью, ни огнём костра.

- [Тихо, тихо, сэни, - убедительно шептала она, и голос у неё дрожал, потому что она знала, что он видел, потому что его страх передавался ей, как ужас добычи в стаде - необъяснимо, мгновенно, чётко, - они не пг'идут, - Ярса тревожным касанием убрала пряди с его лба, обняла за плечи. - Они не достанут нас из-за г'еки, - Йенси шмыгал носом, как щенок, пряча голову у неё на плече. - Они не пг'идут… Война закончилась, Йенси. Тихо.]

Волчица покачивалась, баюкая их общий страх. Низкое серое небо, проглотившее солнце, тянулось медленным течением на восток; ветер рвал волны сухой прошлогодней травы. Драконьи слёзы, поделённые на двоих, у Ярсы закончились за неделю-полторы, и страх стал приходить к ним даже днём: кошмары пробирались в их сны, изводили до бессилия и плача, бередили память - и они, взрослые, матёрые, все в шрамах и отметинах, просыпались, скуля и воя, цеплялись за руки, за плечи друг друга, боясь утонуть и не проснуться. Но так было не всегда: кошмары не сбывались, а день был сер и безмолвен - не было огня и страшных пустых пожарищ, не было тревожного, предупреждающего воя, не было войны, засевшей в их головах; бывали, часто бывали дни, когда перевёртыши спали спокойно, спутав руки и ноги, полулёжа друг на друге, в гнезде диких трав.

х      х      х

Она забывала считать дни - но полная луна успела замкнуться в тонкий высверк змеиного зрачка и исчезнуть, и появиться вновь, расшириться почти до половины - а они всё шли, пробираясь разлогами и ярами, долами, где они читали следы осторожной весны, где пахло болезненной плодовитостью земли, ещё способной давать скудные выводки осоки и мятлика; проносясь по равнинам, петляя по иссохшему сосняку, пересекая броды, волки прощались с своей землёй - молчаливые, угрюмые и бессильные, и, сколько ни скалились они, сколько не рычали проклятий, - их народ погибал вместе с своей землёй, и они это знали.

По пути они встречали группы беженцев - те шли медленно, с ранеными, с детьми, с скарбом, какой успели унести, шли так же на запад; были и те, кто решил не доходить до Анвалора, - такие вставали большими крепкими лагерями. Со временем лагерей стало попадаться всё больше, встречались деревни: путники приближались к городу.

х      х      х

- [Поспеем за стены до глубокой ночи, - Ярса, смаргивая капли дождя, щурилась на мутные огни далеко на горизонте - Анвалор, едва различимый за ливнем. - Может, стг'ажа ещё пустит.]

Дерьмо, подумала Ярса. Никакой стражи на въезде в город не было. Были неуверенные мокрые проститутки левее по улице, синегубые, с синяками потёкшего уголька под мутными, укокаиненными глазами, были манящие красные огни под навесом второго этажа, под которым две пришлые небордельные прелестницы, две незатейливые самки, пережидали дождь и мурчали и жеманились редким прохожим мужеского полу; были морды подозрительные и неприятные; были лица терпимые, на какие ещё можно было смотреть;  были пьяницы, лежащие посерёд всего мира, в канаве и дожде; были красноглазые, быстрые, внимательные крысы. Дерьмо, подумала Ярса.

Ей довелось когда-то, года три назад, бывать в людском городе - парни затащили покупать обновки после удачного контракта на королевскую - на деле просто очень отъевшуюся - мантихору; город был красивый, огромный, шумный, грязный, цветастый - Ярсе нравилось и не нравилось в его узких, спутанных улицах. В Анвалоре Ярсе пока однозначно не нравилось. Пристройки лепились к домам, дома лепились друг к другу, улицы дыбились и заваливались - весь город был одно большое совокупление и дрянь треклятого дождя. Серая поморщилась и сплюнула.

- [Хег'ня это, Йенси, - проговорила волчица, медленно пробираясь по улице, как по опасному ручью, - а не гог'од. Зуб дам, здесь нет никакого хаг'га. А, бес с ним. Утром найдём наших. Сейчас идём пить.]

- [Это куда?] - не понял тот, следуя за Серой.

- В ког'чму.

Соответствующее заведение отыскалось быстро - всё-таки, люди были умницами, что выдумали вывески. "Сонный лис" своим названием не обещал путникам ничего определённого, но вымокшие и усталые с дороги волки не стали искать другой таверны - вошли тихо и осторожно, отряхнулись, как псы, сутулой рысцой пробрались к стойке. Корчмарь глянул на них ленивым глазом. Волки ответили глазами недружелюбными, но смирными. Зал был почти полный, но гам стоял сдержанный: в углу агрессивно держала территорию какая-то шелупонь, сам-третями сидели выпивохи и отдыхающие, кто-то негромко пел, кто-то сидел одиночкой - и среди одиночек была прелюбопытная девица, зрачки у которой вспыхивали зелёным болотным огнём. Перевёртыш скользнула по ней невнимательным взглядом.

- Вино гог'ячее есть? - Ярса шмыгнула носом и принялась отжимать полы одежд.

- Ну, есть, - не сразу ответил мужчина за стойкой - с сединой в длинных, убранных в хвост волосах, но ещё моложавый и крепкий.

- Ну, так и дай, - Серая стряхнула воду с рук, упёрла кулаки в бока. - Не видишь, с дог'оги?

- Вижу, - корчмарь в ответ скрестил руки на груди. - А деньги-то с дороги найдутся?

- Найдутся, - она начинала терять терпение. - Ну, сколько?

- Два серяка кувшин.

- Что? - тут же взвилась Ярса, перегнулась через стойку. - Ах ты ж…загг'ебала! Хапуга! Да кто ж у тебя за столько бег'ёт?

- Все берут, - тут терпение стал терять корчмарь. - Ты из какого леса вылезла, белянка? Ниже цен в городе не сыщешь. Либо плати, либо вымётывайся, хлебай из луж.

Ярса насупилась, постояла, капая на пол. Но заплатила - едва ли не четверть всех своих денег, - потому что без Драконьих слёз и без ставшей привычной людской медовухи уже начинала дуреть и сбивать кулаки обо что попадётся. Сграбастала кувшин и чарки и вместе с Йенси, всё это время молчавшим, заняла небольшой стол.

- [Сидим,] - вздохнула она, потёрла лоб, подпёрла щёку кулаком.

- [Сидим, - согласился её спутник, наливая ей и себе. - Шибко ты на ихнем говоришь, чисто.]

- [Человек, с которым я бг'одяжила, говог'ил, что ещё нет, - сказала волчица и отхлебнула из чарки. - Г'азбавил, язви его… От мг'азота.]

- [Лучше, чем из луж, - Йенси пожал плечами. - Но я не понимаю, зачем было заходить сюда. Выпьем - а потом снова под дождь?]

- [Заночуем навег'ху, - Ярса заново наполнила чарки. - У меня ещё остались деньги. Сг'ебг'а здесь всё одно не убег'ечь, как ни вейся, так уж лучше хоть одну ночь спать в сухой постели. А?]

- [Твоя правда.]

Они говорили - а волчьи глаза зыркали по углам, высматривая резкие движения, возможную опасность; люди не любили ульв, а они, пришлые, сразу заявили о себе традиционной одеждой, подведёнными чёрным глазами, рыкающим говором - и ждали. Но ждали напрасно: в городе знали о волках, знали, что они разгуливают по улицам, как по родным лесам, и не кидались на каждого хвостатого.

- [Яр, - Йенси заговорил тише, едва различимо, но позы не сменил и к подруге не наклонился, - узнаёшь, кто это налево меня сидит?]

- [Деваха? Нет.]

- [Это Кинатан.]

- […дочь Вихо?.. - Серая не сдержалась, схватила собрата за руку, подалась вперёд, - …та самая? - Йенси молча кивнул, сощурил неприязненно глаза, скосил взгляд в сторону западной. - Допивай, Йенси, - Ярса щербато ухмыльнулась, опрокинула в себя последнюю чарку. - Устг'оим стаг'ый-добг'ый алмат.]

Они, допивши скупой кувшин, встали, подошли медленно и без угрозы к столу, за которым одиночкой сидела темноокая каштанка.

- [Зг'я выпог'хнула из-под папиного кг'ылышка, птаха, - заговорила Ярса глухо, рычаще, зло - и ударила: рывком, без замаха, кулаком в лицо. Люди в корчме заинтересованно повернулись поглядеть на волчью свару. Йенси, даже если бы каштанка увернулась от удара, ухватил её, отвлёкшуюся, за руки, крепко сжал запястья, завёл ей за голову, вытащил девицу из-за стола. Восточные отволокли Кин к стенке: мужчина держал её руки, Ярса, с дурными потемнелыми глазами, сосредоточенная, злая, била - в лицо, - Хаг'гова дочуг'ка, м-мать твою, - в живот, - вас с бг'атом за что в охотники посвящали? - в грудь. - За то, что добычу не умели кончить? А? - волчица едва говорила - рык клокотал в напряжённой гортани. Ярса чуяла запах крови из рассечённой ударами кожи на скулах и губах, Ярсу трясло от ненависти и азарта кулачной драки. - Позог', - она, скаля клыки, отряхнула руки - костяшки у ней были сбиты и кровили, - плюнула словом каштанке в лицо. - Кинатан-Пг'едательница, дщегь' хаг'га.]

Двое старших воинов против младшей одиночки - бесчестный бой, но у них, озлобленных и измученных войной, у них, потерявших родную кровь, была своя справедливость - и зверья справедливость была в том, чтобы предательница, которую они когда-то восхваляли, как героя, предательница, которая не смогла убить врага, была мертва. Ярса достала из ножен бельдюк.

- Э, э, шавки! - крикнул корчмарь, вылетая из-за прилавка. Драки по пьяни - дело привычное, незадолго до них, вон, тоже двое каких-то повздорили, до сих пор один под столом отходит - но вот оттирать пол и стены от кровищи - это дело совсем иного толка. - А ну вымётывайтесь на улицу, быстро! - он поднял заряженный арбалет - видно, уже привык управляться с особо строптивыми клиентами. - Только попробуй, сучка, мне полы её паршивой кровь залить - пристрелю! Повторять не буду.

- Спокойно, Осгар, - негромко заговорил вставший из-за стола мужчина, лет сорока семи на вид, русый, с породистыми чертами лица, плечистый, в простых людских одеждах, но с таким же высверком зрачка, как и у ульвов. - Я их забираю. Опусти самострел.

- Шёл бы ты, дядя, - оскалила зубы Ярса, не отнимая ножа от шеи девахи.

- [Грязнокровый, - сплюнул Йенси. - Срамное племя…]

- [Вы мне тоже не очень нравитесь, - сухо отозвался мужчина, проходя мимо них и направляясь к выходу. - Но либо вы, мелюзга, слушаетесь старших и идёте со мной, либо Осгар добавляет вашим жопам дырок. Думайте быстрее, он нервный.]

Восточные переглянулись, зыркнули в сторону опасно поблёскивающего в пламени чадящих свечей наконечника болта. Йенси толкнул девку коленом, веля идти вперёд, по-прежнему держа её руки у неё за спиной. Ярса шла впереди. Восточные волки одинаково сморщили носы, выйдя под дождь, одинаково мотнули головой.

- [Так, Белянка, Черныш, - полукровка ткнул пальцами в Ярсу и Йенси; те одинаково обнажили зубы. - Отпустите Каштанку и ведите себя, как взрослые охотники. Что за штучки с избиением в общественном заведении? Не свети своим ножиком, девочка, убери.]

- [За пг'едательство платят смег'тью, - сплюнула Ярса, со скрежетом вгоняя клинок в ножны. - А Кинатан, дочь Вихо, - пг'едательница.]

- [Кто и за что будет платить - решает Вожак, - не оборачиваясь, ответил мужчина, направляясь в сырой сумрак улиц. - А я как раз веду вас к нему. Он разберётся со всеми вашими делишками и определит место в этом городе.]

- [Какой такой Вожак? - Йенси всё-таки отпустил деваху - но восточные с неё глаз не спускали и шли сразу за ней. - Харг? Непохоже, чтобы здесь…]

- [Без лишних вопросов, пока не дошли. А то в рот накапает. Давайте-давайте, утята, за мамой-уткой. Шевелите лапками.]

Отредактировано Ярса (26-11-2018 12:32:10)

офф: т.к. теперь все персонажи перешли на ульвийский, пишу без квадратных скобок.

Волчьи земли начинались в складских районах. Здесь лежала ночь, тёмная, дикая ночь, здесь лежал лес и степь - не город, потому что ульвы за ненадобностью почти не зажигали огней, и города не было видно, - только кой-где готовили снедь и под крышами сушили намокшую одежду. Человек не смел ступать сюда днём, потому что с крыш, с балок, из-за стен за улицами следили ульвы - редко расставленными дозорами; человек боялся приближаться к волчьей земле в темноте, потому что боялся этой темноты, в которой волки рыскали незримыми тенями, выдавая своё присутствие лишь секундным высверком звериного зрачка.

Полукровка вывел их к одному из складов, к одному из логовищ. Сам вошёл внутрь, поманил за собой. Здание было высокое, в три обычных этажа, но на самые этажи привычным образом не делилось: было одно большое помещение с высоким потолком, с перегородками, наставленными кой-где между опорными балками, и с галереями-мостиками, с надстройками полуэтажей; редко где мерцали факелы. Ульвы бродили, переговариваясь, чинили одежду, точили оружие, снедали, дремали: самое обыкновенное волчье логово. В самом центре логова, в месте, свободном от опорных балок, на земляном полу кружили друг напротив друга несколько пар молодняка в человечьем, единственно им доступном, обличьи, сцапывались друг с другом, снова разлетались и кружили - волчата оттачивали искусство боя, а за ними следили, тихо переговариваясь меж собой и иногда выкрикивая щенкам наказы, зуботыки и советы, двое мужчин: один высокий и темноволосый, другой помельче и потощей, с светло-русыми волосами, убранными в хвост.

- Наш вожак, - остановился и обернулся на молодых волков полукровка, - Ингальхар.

Тот, на кого указал их проводник, был рослым, выше двух метров, немолодым уже мужчиной. Он стоял, прислонившись спиной к подпирающей высокий потолок балке, и смотрел на бьющихся, задумчиво оглаживая тёмную, разросшуюся буйную бороду, частично прикрывающую старый шрам, рассекавший левую щёку и нос; волосы у него были длинные, до лопаток, частью убранные в сложную косу. Одет вожак был и не сказать, что по-вожачьи: не сплошь в охру-золото, не в сложные, многодетальные и богатые одежды харга, хотя и носил, по вожачьему обычаю, многие золотые кольца и прочие цацки в ушах, в носу, в волосах; а порты он носил обыкновенные охотничьи, цветов южных волков: чёрный, серый, блёклый зелёный и редкая охра. Он повернул голову на звук приближающихся шагов, на знакомый запах твоего грязнокрового тарла - и только спустя несколько мгновений отвёл взор от тренирующихся малолеток и взглянул на него. Матёрый оглядел прибылых - увидел и рассечённые костяшки Ярсы, и цвета её с спутником одежд, узнал и в измордованной молодке западницу. С ними не заговорил - обратился к тарлу.

- Что за драчунов ты привёл? - голос у Вожака был сорванный, но звучный и сильный, глубокий - много, знать, в войну и в мир командиром ходил; был Вожак уверенный, упрямистый какой-то, со взглядом усталым и тяжёлым, был такой, каким привыкли видеть волки своего харга - сильным. Он отвалил от балки, встал перед ними, расправил плечи - а росту в нём было поболе семи футов, - осмотрел молодняк внимательней, чуть склонив голову набок. Черты лица у него были грубые, крупные, чётко высеченные - но без той дикости, жестокости и зверьести, какую ждут увидеть люди на лице ульва, в оскале вожака - какую они, люди, и видят, потому что боятся перевёртышей, ночных выродков, потому что выродки чинят в городе свой волчий закон своими волчьими путями.

- Белянка и Черныш учинили самосуд в "Сонном лисе", - отозвался приведший их полукровка, - справедливили Каштанку по морде за предательство. Помнишь, что болтали про дочурку Вихо? Вот это она и есть.

- А ты, значит, упредил?

- Упредил.

- Ну, говорите, - Ингальхар повёл плечами, заткнул большие пальцы за пояс, обвёл их взглядом серых внимательных глаз.

- Долгих лет вожачества, - Йенси заговорил первым, как старший из двоих восточников, коснулся двумя пальцами правой руки лба, повёл рукой вперёд, приветствуя старшего волка; Ярса молча повторила его жест, - тому, кто приютил наше племя на своей земле. Говорю тебе я, Йенси, сын Йормунда, - восточные ульвы, что бы доставучая и ворчливая бабка-травница об них не болтала, иерархию чтили, и с тем, кто был на земле Анвалора харгом, говорили с уважением, говорили языком более сложным и длинным, нежели чем в обычной речи. - Я шёл сюда за своими детьми, и Ярса, дочь Къярдара, - волк указал на свою спутницу, что стояла тут же, у него под боком, - шла вместе со мной от самых восточных границ. Мы останемся здесь, чтобы защищать свой народ.

- Если ты хочешь того же, - Ярса подняла голову, - мы поклянёмся в вег'ности. Ты видишь, Вожак: пг'едательница Кинатан жива. Мы помним закон, - она заговорила громче, звонче, обращаясь уже не только к харгу, но и к его волкам, понемногу собирающимся вокруг, - и когда твой таг'л назвал нас гостями, мы не пг'олили кг'ови на твоей земле. Это - наше тебе завег'ение, Вожак, в том, что мы пг'изнаём твоё вожачество. Достанет этого тебе, чтобы пг'инять нас?

- Достанет, - не сразу ответил волк, примечая человечий длинный меч на поясе Серой и отсутствие племенной серьги - примечая и беспокойный, ищущий взгляд Йенси, выглядывающего меж анвалорских волков своих детей. - Но сейчас, я вижу, вам желанней встреча со стаей, чем посвящение. Добро. Рагне вас проводит, - вожак поднял руку, указывая на стоявшего чуть позади поджарого светловолосого переярка. - На рассвете оба явитесь сюда.

- Что ты сделаешь с пг'едательницей?

- Предам суду - как и всякого, на кого падёт обвинение.

- У всего Наг'ода, - Ярса заговорила сквозь зубы, сдерживаясь от бранных, от горьких слов, но и делая шаг навстречу западной, сжимая кулаки, петушась, нетерпеливо переступая с ноги на ногу, - до ней пг'аво кг'овной мести, ты помнишь, Вожак?

Меж тем ульвы, какие были внутри ангара, уже навострили уши, оборвали прежние разговоры, подошли ближе и свесились с верхних уровней, чтобы разглядеть Кинатан, недобрая молва о которой настроила против дочери западного харга едва ли не все Лунные земли. После слов восточницы многие закивали, зарычали согласно - и в их числе был Йенси, чью жену изуродили и полуживьём сожгли в одном из налётов Потрошителя.

- Не тебе учить меня закону, - харг говорил спокойно, но в волчьей глотке тихо, недобро зарокотал рык далёким громом: старое, как мир, вожачье напоминанье об иерархии. Разве что клыков ульвы не скалили, не елозили брюхом по земле, но тот же волчий порядок и та же волчья повадка сохранялись в их племенах, тот же волчий закон, что и сотни лет назад - и собравшиеся вокруг них волки поутихли, и едва слышным морским рокотом перекатывалась злоба, болезная, жгучая злоба по толпе охотников, - и не тебе напоминать мне о том, сколько волчьей крови пролилось на этой земле, - Серая недовольно дёрнула уголком губ. - Не умаляй ценности своей клятвы. Что скажете вы? - Ингальхар с высоты своего великанского роста оглядел свою разнокровую, разномастную стаю, частично собравшуюся в ангаре-логовище. - Кто из вас видел, что сделала Кинатан, дочь Вихо?

Рычание и выкрики, поднявшиеся было вновь, опали, разошлись шепотками, переглядами, беспокойными высверками волчьих зрачков по толпе. Никто не видел. Никто не знал. Но каждый слышал: Кинатан, дочь Вихо, предала Народ, Кинатан обманула, Кинатан утаила. Кинатан, дочери харга, - смерть!

- Никто не видел, - подытожил Вожак. - Весть о тебе, - он впервые обратился к самой Кинатан, по привычке склонил голову набок, оглядел её, избитую, с кровью идущим носом и начинающими обозначаться синяками, - разойдётся здесь быстро, но, мнится мне, ни один из моих волков не сможет сказать о тебе правды. А ты? За чем ты пришла в эти земли? Твой отец не защитит тебя здесь. Сможешь ли ты?

Первый вопрос был вполне понятный: волки, вопреки людским россказням, не бывали одиночками - а сейчас, когда по Лунным землям вольно-раздольно гуляла смерть, когда выследить дичь даже по эту сторону Великой было непросто, волки не ходили одни. Волки держались стаями, чтобы выжить. А второй вопрос, касающийся отвадки слухов и молвы, беспокоил Сиги, тарла, полукровку и бастарда. Девка была совсем молодая, а у молодняка кровь горячая, дурная - как заартачится, загонориться, начнёт с полными штанами гордости плеваться словами о том, что-де ничего она доказывать не станет, что-де мать вашу так-разтак и ничего не скажу. Тут уж и Вожаку за неё не отбрехаться - а ведь Ингальхар с Вихо другами когда-то были, из одной чарки в алмат пили, хоть тогда Ингаль едва-едва тарлом заделался, а по итогу так настоящим харгом в настоящем племени и не стал.

- Тебе, девочка, самое время правду рассказать, - негромко проговорил полукровка, стоявший за спиной у Кинатан. - За свою честь - и за честь отца.

Отредактировано Ярса (07-07-2018 13:00:53)

В ответ на слова Кинатан стая всколыхнулась негодованием и злобой, но Ингальхар удержал её движением руки. Воля Вожака — закон, и стая повиновалась, но она ещё потребует своего, потребует, и харг это знал. В логове уже не было прежней покорной тишины, в логове стоял ропот, ярость на излёте дыхания, тихий, утробный рык. Стая ненавидела, и стая возьмёт своё.

— Непохоже, чтобы ему плохо жилось! — выкрикнул кто-то с верхних ярусов, и его поддержал громкий, резкий, взвизгивающий лай согласия.

— Она поступила, как человек! — крикнула Ярса.

— Дура просто не сумела убить!

— Позор отца! Что она, что брат! — низко пророкотал Йенси, скаля острые и крупные, куда крупнее человечьих, клыки.

— Позор!

— Позор!

Стая ненавидела. Стае нужно было ненавидеть — за всю боль, что изжгла огнём, за весь страх, что не давал сомкнуть глаз, за все жизни, которые забрал он, и за единственную жизнь, которую не смогла отнять она, дочь харга, которой суждено было стать хали — и которая навлекла позор на свой род. Её слова ничего не изменили. Она осталась Предательницей Народа, и мягкосердие и сомнение ей никогда не забудут.

- Сначала ты в одиночку спасёшь племя, - прошипела Ярса, - а потом в одиночку убьёшь Вог'лака, так, да? Не много на себя бег'ёшь, щеня?

Ингальхару не нравилась белянка-голодранка, но сейчас он не мог не признать её правоты: у Кинатан не было шансов. Но харг молчал. Он слушал, что говорила стая.

- Я тоже потеряла друзей и близких, я знаю, как это больно…

- Ты не знаешь! - рявкнул Йенси, и Серой пришлось повиснуть на нём, чтобы удержать. - Ты бы не позволила ему уйти, если бы знала!

Ярса держала дрожащего, обратившегося Йенси за голову и что-то быстро шептала ему, не отводя глаз, не глядя даже на Кинатан; Ярса знала, что у Йенси осталось только двое детей, и что единственный его сын остался хромым и никогда не сможет стать Охотником. Ярса знала, что слова не помогут, но Ярса говорила, и Йенси прятал клыки, опускал вздыбленный загривок. Когда он обратился человеком, Серая помогла ему облачиться.

Стая ненавидела. Харг услышал достаточно.

— У тебя не было права, — заговорил Вожак, заговорил таким голосом, что те, кто стоял подле него, разом утихли, а вслед за ними онемела и вся стая — только внимательно горели в ночном сумраке десятки волчьих глаз, — принимать такое решение за весь Народ. Волки убивают сразу. Волки никогда, — он медленно приближался к ней; становилось видно, что макушка Кинатан едва ли достаёт ему до груди, — не милуют, — восточники отступили с его пути, склонили головы; притихла даже крикливая дура Ярса, — своих врагов, дочь Вихо, — он остановился в полушаге от неё, огромный и страшный, вожак всех вожаков; он казался спокойным, но никто не смел сказать ни слова, пока он говорил. — Ты заплатишь Народу. Заплатишь кровью и болью, — голос Ингальхара звенел сталью, но не был зол, — заплатишь позором и раскаянием. Ни одно племя не примет тебя, — долгий холодный лязг — харг медленно вытащил кинжал из ножен, — ни один волк не предложит тебе помощи, — он выхватил взглядом чёрных глаз двоих из стаи — и те поняли молчаливый приказ, явились у Кинатан прямо за спиной; один крепко ухватил её за руки, прижал к себе, чтобы она не смогла вырваться, второй грубо взял за подбородок, схватил за волосы на затылке, поворачивая профилем к вожаку, и стая догадалась, что произойдёт, хотя харг был всё так же медленен и спокоен, — не перевяжет твоих ран и не пригласит к огню. Ты останешься одна, — Ингальхар провел пальцами по её шее, убрал прядь тёмных волос ей за ухо, взял в руку крупную серьгу, выточенный из медвежьей кости волчий клык, покрытый узором, отличающим западных волков. — Ты будешь, — он попытался найти её взгляд, — Кинатан без Рода и Племени, Предательница, — и резанул.

Не успели упасть на землю первые капли крови, не успел вожак откинуть в сторону серьги с ошмётками мяса, — стая завыла, завизжала, заулюлюкала, щеря клыки, ибо не было наказания для волка страшней и позорней, чем лишение племенной серьги, чем шрам, который будет до конца жизни отличать его, как изгнанника; но этого им не достало, и вожак это знал.

— Две сотни ударов, — сказал он, отирая кинжал о предплечье. — И ночь, проведённая у столба. Никто, — вожак заговорил громче, и впервые после разговора с Ярсой в его голосе вновь послышалось рычание, — не посмеет причинить ей вреда большего, чем я велел. Это моё слово, стая.

Стая сомневалась. Двести ударов и быть распятой до рассвета — не мало ли для неё?.. Стая сомневалась, но не противилась вожаку, потому что их вожак был мудрый вожак, мудрый и равно ко всем справедливый, и потому стая покорилась. Стае пока достанет и этой крови.

Ингальхар посмотрел на своего тарла. Сиги сдержанно кивнул. Они, вожак и его тарл, были совсем не похожи ни нравом, ни внешностью, но странным образом понимали друг друга с полуслова, с полувзгляда, и сейчас - сейчас полукровка поддержал своего харга, согласился, что иначе было нельзя. Сиги не считал ту, что когда-то была дочерью Вихо, предательницей. Он считал, что пятнадцатилетняя Кинатан была просто глупой девкой, впервые обратившейся и потому ничего не соображавшей. Но мыслями Сиги никто не интересовался.

- Унн, - решил вожак, и высокий, бритый и с светлым чубом волк кивнул ему из толпы. - Не секи до рёбер.

Унн пожал плечами.

Кинатан связали запястья, подвесили за руки, уцепив верёвку за держатель для факела, и срезали с неё одежду, откинули ремни с оружием, не особенно заботясь о том, чтобы случайно не цапануть ножом и тело; обнажение не было позорным для ульва, и это сделали для того только, чтобы порты не мешали, когда её будут сечь. Унн примеривался к кнуту. Волки знали, что такой, как он, может за раз рассечь спину до кости, может двумя ударами сломать позвоночник и убить. И волки знали, что он ударит слабо.

Мужчина раскрутил кнут. Сделал шаг. Ударил. Багровая полоса лопнувшей кожи рассекла спину от плеча до позвоночника. Свист рассекаемого кнутом воздуха, резкий щелчок, удар, кровь, вздрогнувшая спина. Свист, щелчок, удар, кровь. Сиги считал. Свист, щелчок. Четыре. Удар, кровь. Пять. Исступленный волчий вой. Ночь будет долгой.

На двести ударов потребовалось пять кнутов, которые намокали кровью, теряли жёсткость и требовали замены, два ведра ледяной воды, чтобы привести Кинатан в чувство, и больше четырёх часов. Почти никто досидел до конца, потому что удару к сотому всё стало уже понятно и однообразно. Остался Сигизмунд, который вёл счёт, и четыре-пять охотников и охотниц, из которых один был Унн. Остальные разбрелись по углам и продолжили чинить одежду, снедать и спать. Ингальхар ушёл после первых же десяти ударов, занятый своими вожачьими делами.

х      х      х

Йенси нервно хватался за ремни одежды, сжимал кулаки, переводил дыхание и сглатывал, когда они с Ярсой, отсидевши на зрелище едва ли час, следовали за сухопарым, подвижным Рагне по тёмным проулкам-тропкам ульвийских земель. Ярса молчала. Никто не мог бы сказать, были ли его дети среди тех восточных, что нашли кров в Анвалоре, как никто не мог знать, что кто-то из отряда Йенси и других, что прикрывали отступающих, выживет. Если его дети живы, они, скорее всего, считают себя сиротами.

- Здесь, - светлобрысый переярок остановился у входа в логовище, внутри которого едва ли можно было насчитать больше двух дюжин волков, собравшихся у двух костров на земляном полу. - Да поможет Рандон…

Йенси уже не слушал. Он медленно, непослушными ногами ступал по логову, как-то виновато, покаянно сгорбившись, втянув голову в плечи, шёл полубоком, неуверенно, ссутулив широкую спину, боясь не найти их, обмануться. Ярса не чуяла запаха его детей. Она и не могла бы его узнать: теперь им должно быть по одиннадцать и девять, если только Ярса не обсчиталась годами, а когда она видела их в последний раз, Вельпу, старшему, было шесть, Мьёлль - четыре. Но отец - отец узнал, хотя за месяц разлуки и неизвестности они насквозь пропахли страхом, голодом и отчаянием.

- Ассе!

- Ассе-салаф!

Йенси упал на колени. Он плакал, прижимая к груди дочь, плакал, потому что его сын не смог бежать вместе с сестрой и подошёл, неловко подволакивая перебитую ногу, и стеснялся отца, которому, как он думал, он не сможет уже стать достойным сыном, и стоял чуть поодаль; Йенси протянул руку и привлёк его, поцеловал в бритое темя, обнял. Йенси скалил зубы и плакал - беззвучно всхлипывая, содрогаясь широкой сильной спиной, жмуря глаза. Ярса тихо и настороженно сидела в стороне. Ярса смотрела куда-то вбок, смотрела злыми, ярко блестящими глазами, смотрела, поджав дрожащие губы.

- Ца́лам Ярса!

Она подняла голову. Чернявая, в отца, но с тёмными глазёнками, как и у брата, Мьёлль налетела на неё, едва не повалив, повисла на шее - и Ярса обняла в ответ, смаргивая солёную воду с глаз, пригладила встрёпанную бурю чёрных волос.

- А где цале Рханна? - младшая заглянула ей за плечо.

- Цале Рханна охотится. Очень далеко.

- С мамой? - мальчик понял и сделался серьёзным.

- Да. Покажи-ка г'уки, сэни, - она поднесла к глазам протянутую волчонком ладонь; на нежной детской коже уже проступали мозоли, отличающие лучника. - Что, уже валишь оленя за сто шагов?

- Нет, - Вельп насупился. - Меня здесь не берут на охоту. Только по чучелкам разрешают бить, а это скучно…

- Ты учишься, сэни, и это хог'ошо. А меня ты научишь? Всегда жалела, что не сумела выучиться стг'ельбе.

- Учиться на лук очень сложно и очень-очень долго, - авторитетно заявил щенок, - а ты слишком старая…

- Твой сын - гг'убиян, Йенси, - Ярса усмехнулась, насмешливо сощурила подведённые сурьмой глаза, - нам не стоит бг'ать его с собой.

- Что? Куда? На охоту? - мальчишка вцепился ей в руку. - Нет-нет-нет, цалам Ярса, пожа-алуйста! Возьмите меня с собой! Я, я очень виноват и прошу прощения, - он выпалил слова скороговоркой, боясь, что может упустить шанс выбраться на настоящую охоту. - Ассе, ассе, ну скажи!

- Тебе придётся тренироваться с цалам Ярсой, - Йенси, с ещё красными глазами, улыбнулся. - Я когда-то пытался, и это было ужасно… - Серая посмотрела на него укоризненно.

- А я? - влезла Мьёлль.

- А ты - не охотница, - заявил её брат. - Будешь сидеть тут и скоблить шкуры.

- Женщины очень важны для племени, Вельп. Не говори так с сестрой. Мьёлль, останешься здесь. Мы скоро вернёмся, девочка. Яр, я спрошу, есть ли хисан. Повезёшь его?

Ярса кивнула - на её узкой спине мальчику будет проще, чем на широком загривке отца. Они говорили с племенем, говорили много и долго, и много и долго молчали. Наконец, перед самым рассветом, они поднялись от костров. Серая обратилась, и Йенси застегнул на ней ремни хисана, полуседла-полушлейки, позволявшего ульвам в людском обличьи ездить верхом на своих собратьях в волчьей ипостаси - весьма удобная вещь в стычках с людьми, ведь ульвы размером не уступали рослой боевой лошади. К хисану можно было прикрепить налуч, дополнительный колчан, копьё, и подобие стремян позволяло верховому освободить руки. Вельп сам сумел забраться Ярсе на спину, и они двинулись.

Спавшие днём Ярса и Йенси были полны сил. Они, оба в волчьем обличьи, неслись неутомимо, долго, не сбиваясь с ритма; им пришлось уйти довольно далеко от Анвалора, прежде чем они обнаружили следы недавно прошедшего стада. Степь укрывал плотный туман-молоко, верхушки елей вдалеке уже лизнул рассвет, силуэты оленей в белом мареве были едва различимы. Волки шли тихой, тряской рысцой. Вельп достал лук из налуча, положил стрелу на тетиву. Он знал, что первыми должны были быть взрослые.

Ульвы сорвались на стремительный бег, пошли крупными скачками, без слов поняв друг друга, выбрав свою жертву - взрослую, отживушю молодость олениху, проигнорировав молодняк и сильных, здоровых членов стада. Ярса вклинилась между самкой и стадом, щёлкнула клыками у самого её бока, отскочила от удара рогов бегущего рядом самца, прыгнула и вскользь цапнула олениху за бедро. Вельп вскинул лук, мягко и плавно натянул тетиву. Он выбрал одного из самцов, того, что казался слабее прочих - а волки за один взгляд, по шагу, по тому, как зверь держал голову, умели выцепить слабых. Самка, которую оттеснила Ярса, шла, высоко неся голову, кося глаза назад, шла ровно, красиво занося тонкие ноги, но она уже не принесла бы оленят; Йенси нагонял её огромными прыжками. Ярса осталась подле стада и бежала чуть в отдалении. Тихо тренькнула тетива. Мимо. Ярса не сбавляла хода. Шелест стрелы, сразу за ней - ещё одна. Самец запнулся, подогнул передние ноги, влетел грудью в землю. Самка, которую настиг Йенси, взвизгнула.

Стадо ушло далеко в туман. Вельп соскочил со спины волчицы, проковылял к своей добыче, склонился над ещё хрипящим животным - стрелы попали в лёгкое и в шею - и, быстро прошептав слова молитвы, резанул оленя по горлу; оба старших волка, видевших это, кивнули.

Они возвращались долго, в город вступили, когда солнце уже поднялось над горизонтом и прогнало ночь, пугающую людей, но люди боялись и сторонились их, залитых кровью, с мёртвыми оленями и ребёнком на спинах. Вельп указал им путь в ангар, где этой ночью они видели Вожака. Первым их встретил тарл, указал место, куда положить добычу; волки отволокли туда тело самки. Самец был добычей Вельпа - сияющий мальчишка стоял над ним и рассказывал сестре и всем желающим, как он за два выстрела уложил рогатую громадину.

Курился седой дым благовоний, звенели систрумы, пел Народ - песню дикую, песню с выкриком и взлаем, и двое волков, мужчина и женщина, перепачканные кровью, в одних набедренных повязках сидели перед своей добычей - добычей, которую они принесли своему новому племени. Вожак медленно приблизился к телу оленихи,  опустился на одно колено, полоснул ножом по животу животного; брызнула кровь. Он окунул руку в ещё тёплые внутренности.

- Кровью клянусь, - заговорили Ярса и Йенси вместе, громко, перекрикивая ритуальное пение и звон, - служить своему вожаку.

Дым и кровь. Ингальхар протянул руку над телом мёртвого оленя, провёл окровавленным пальцем от правого глаза Йенси вниз, к щеке, и то же повторил для Ярсы.

- Кровью клянусь убить каждого, кто учинит вред племени.

Звон и лай. Ингальхар провёл кровавую черту под другим глазом.

- Кровью клянусь защищать племя до последнего вздоха.

Высверк зрачка и оскаленные в подчинении клыки. Ингальхар провёл широкую, размашистую черту на их лбах. Они встали. Коснулись двумя пальцами окровавленных лбов, повели рукой вперёд, приветствуя своего нового вожака.

- Сегодня в племени два новых Охотника, - сказал харг, обращаясь к своей стае. - Отныне Йенси, сын Йормунда, и Ярса, дочь Къярдара, ваши брат и сестра.

Закончив ритуал, он повернулся было, чтобы уйти, но, вспомнив о чём-то, взглянул на Ярсу, поманил рукой. Та переступила через тело оленя, послушно подошла. Вожак отдал ей маленький кожаный свёрток, коротко кивнул на её поклон и направился к выходу из логова, на ходу выцепив жестом Сиги и указав в сторону, туда, где этой ночью пытали Кинатан.

Тарл сам подошёл к ней, разрезал верёвки, на которых она висела с самого начала пытки, едва касаясь ногами пола; но ни плаща, чтобы укрыться, ни руки, чтобы помочь встать, он ей не подал - только опустился рядом с ней на одно колено и заговорил негромко:

- Послушай меня, Кинатан, и постарайся услышать. Ты не сможешь спасти своё племя и не сможешь убить Сэ'кхим. Ты вряд ли пройдёшь больше двух вёрст по тому берегу. Целые стаи гибнут, не сумев справиться с нежитью, и ни в бытность дочерью харга, ни сейчас ты не сможешь сделать того, чего не может сделать стая. Хочешь увидеть Вихо - жди его здесь. Быть может, он и племя пробьются к реке. Хочешь помочь стае - помогай здесь. Тебя не примут, это верно, - он поднялся, оглядел её всю, скривил губы, - но так ты хоть кому-то принесёшь пользу. Не думай, что тебя будут ждать в западном племени, Кинатан. Рано или поздно Вихо ослабел бы и промахнулся. И с тобой, - мужчина скользнул взглядом по её плечам и рукам, иссечённым до глубокого мяса, - сделали бы то же самое.

Отредактировано Ярса (26-11-2018 12:32:51)

Сиги не ответил.

Кинатан угадала верно: ему не было дела до её судьбы. Не было ему особого дела и до Вихо, которому собственные дети испортили столько крови. Сиги просто имел неприятную менторскую привычку предупреждать всякий, по его скромному мнению, глупый поступок.

О Кинатан вскоре забыли, как вообще забывал Народ о тех, кто был им отвергнут. Предательница заплатила позором и кровью, и стая приняла эту плату, уняла свою ненависть, спрятала клыки, опустила загривки; стая пыталась выжить, и стае вновь стало не до злобы.

х      х      х

Людская толпа держала улицу, щерясь вилами, мигая факелами; от людей разило злобой, и сумерки полнились гневными выкриками, ненавистью и удушливой гарью пожара.

Никто не мог сказать в точности, с чего началась облава - с неосмотрительной ли выходки волчьего молодняка, раззадорившего людей, с очередного ли погрома людьми лавки осёдлых ульвов и яростной защиты их племенными, что ещё раз доказало людям, как злонравны, как вредны и опасны городу богомерзкие отродья, - но облава началась, и ни ярую человечью злобу, ни пламя, разгоревшееся светло и страшно, было уже не унять.

Весь складской район был, по сути, одна узкая и извилистая улица с пристройками и кривыми закоулками, и люди, зайдя со стороны реки и ведущих к ней трущоб, зная, как опасно будет ульвам бежать из их логовищ через целый город, где их встретят камнями и факелами, гнали их в этот город. Впрочем, немногие смогли бы бежать.

Никто не мог сказать в точности, с чего начался пожар - с фонаря ли, заброшенного посланным вперёд человеком, которого не остановила предупреждающая стрела одинокого дозорного, с факелов ли целой толпы, которую, как прибывающую с приливом воду, нельзя было остановить, - но пожар начался, и логово, в котором собралось почти всё племя, медленно, от одного из углов, занималось огнём.

Был Натал, волчье празднество, и в сумерки волки встретились под кровом главного логова, у костров; был весёлый говор, песни и разрисованные лица, было молодое ульвийское вино и разудалая пляска, блестящие задорным хмелем глаза и клыкастые улыбки - и беспечность, так несвойственная волкам.

Люди заняли двери. Волки рвались из горящего логова, и их встречали вилами в грудь.

Клыки, обнажённые до тёмных дёсен, болотные огни зрачков, прижатые уши, вздыбленные загривки. Ярса метнулась за мечом. Страшный, срывающийся криком, застывающий ужасом в жилах вой, яростный клич, оглушающий рёв пламени. Вскочила кому-то на бурую спину, вцепилась в шерсть. Опаляющий жар, рассвет в глаза, грызущий грудь страх. Занесла меч над головой. Смерть, смерть, смерть.

Она на полном скаку снесла голову одному, второму, перегнулась в другую сторону, скосила третьего. Прыжком соскочила на землю, парировала удар, ударила сама - предсказуемо, в голову, тут же наскочила пируэтом, рубанула по телу; и снова, снова, снова - лязг стали, рык сквозь зубы, ненависть и исступь. Ярса вертелась меж людей, залитая людской кровью, с чёрными, страшными, беспросветными глазами, с дрожащими губами; лёгкий на взмах клинок - слепящим высверком в быстрых руках.

За каждый шаг - кровь, смерть и время, неумолимое время, которого не достаёт уже сейчас. Ярса не успевала оглядываться. Вооружённых, пришедших с облавой людей было почти столько же, сколько и волков - вместе с детьми, с беременными, с стариками. Их нужно было уводить, и единственный, не перекрытый пламенем выход - по людским трупам.

Тяжёлой оглушающей людской волной её прибило к стене. Серая закрутила мечом мельницу, оскалила клыки, зашипела.

Она пробьётся. Конечно, она пробьётся. Иначе - смерть.

Отредактировано Ярса (10-08-2018 20:39:15)

Люди теряли уверенность - ульвы, подстёгиваемые страхом, бились со всей яростью, какую только могло вместить волчье сердце; но люди стояли - отступаться было уже поздно: они либо закончат начатое и очистят город, либо волчья стая начнёт охоту на людей. Земля сырела от крови.

Ярса вертелась, чувствуя стену за спиной, бросалась на людей, отскакивала вновь. Парировала мечом удар, второй рукой, между зубьев, поймала нацеленные в шею вилы, и закричала дико и страшно, когда ей почти ткнули факелом в лицо, вжалась в стену, зашипела, как кошка, щуря блескучие зверьи глаза. От страха пред огнём она забилась, забрыкалась, надавила на вилы с нечеловечьей силой, ломая черенок, вырвалась, завыла, захлёбываясь лаем, потому что пламя занялось в самой людской толпе. Она, слепоглазая, бледная и испуганная, не заметила даже, как от главного логова её оттащили в проулок.

На шее у неё, на длинной, мокрой от крови тесёмке, болтался выточенный из кости клык, принятый от Вожака во время ритуала; ухо у ней за несколько лет бродяженья с людьми заросло, и она не могла сразу носить племенной серьги - вместо неё через мочку проходила короткая тонкая костяная игла с затупленными концами, утолщающаяся к центру, какую обыкновенно носили волчата, чтобы растянуть ухо для взрослой серьги. Ярса нарядилась для праздника: вплела в волосы бисер и крашенные оленьей кровью перья - цвет восточников, - подвела глаза сурьмой, облачилась в цвета южных волков; вокруг шеи - ожерелья-обереги, по бледной коже - полустёртые линии праздничного раскраса, а босые ноги - в пыли и крови, по всему телу - гордые отметины многих, многих битв, и давним страхом и давней болью - глубокими рытвинами разросшийся ожог, в полноги, от костистого колена и до самых острых щиколоток.

Ярса, наконец, увидела её, сфокусировала рассеянное зрение - и инстинктивно, не задумываясь, ощерила клыки, зарычала - не глухим предупреждающим рокотом из-за сомкнутых зубов, а громким, гневным, дрожащим рыком, закричала - по привычке дурным ором, так, что через гул пламени и волчий вой её было слышно на самой улице:

- Это ты какого хег'а твог'ишь? - через слова пробивался рык; она со всей силой сытого, здорового волка оттолкнула каштанку к противоположной стене, отёрла кровь и пот с лица - и быстро наставила на неё меч. - Тебе, сука, важно сейчас, чьих волчат из огня вытаскивать? - Ярса могла бы, без последствий могла бы проткнуть ей горло - не разобрала в бою, не признала и не учуяла в людских одеждах, - могла бы победить, даже если Кинатан попробует сопротивляться - у неё, отощалой, голодной и безоружной, почти не было шансов против вооружённой, со сбитым дыханием, но по-прежнему превосходящей силой и опытом Ярсы.

Она быстро кинула взгляд вбок, на улицу. Люди бежали - поредевшие, разрозненные, испуганные тем, что сотворили - а сотворили они себе врагов, лютых, страшных, для которых кровная месть - одна из строк Закона, врагов, которые обрыщут весь город, днями не сомкнут глаз, а отплатят тем, кто поднял руку на Стаю, на их детей, на их женщин. Люди бежали, и ульвы, не думая гнаться за ними сейчас, спешно выводили из логова тонко воющих от ужаса волчат, вытаскивали тех, кто провалился в дурной, недобрый сон, наглотавшись дыма. Кого-то вытащить уже не успеют.

Ярса не опускала меча. Она не ослушается Вожака - но при мысли о том, чтобы хоть чем-то помочь Предательнице, её начинало трясти от злобы. Она и не обязана была ей отвечать - Ингальхар о правах Кинатан сказал ясно, - но что-то, какое-то живое, болящее шевеление у сердца, не давало ей уйти. Серая знала, что тот, кто когда-то был братом Кинатан, был здесь, знала, что он не праздновал с остальными, а угрюмился и в одиночку лакал вино. А огонь бежит быстро.

У Ярсы тоже когда-то был брат. Кинатан считала её падлой, и, может, не зря - но возьми любого из них, из гордых волков, ополовинь, изжги, изуродь болью, растрави в нём жажду и ненависть - он будет не лучше; а брата - брата Ярса любила, до дрожи любила, так что и до сих пор, спустя почти десять лет, её смутно, глухо, озлобленно жгло где-то в груди, жгло отчаянием и одиночеством, жгло физической, неутолимой болью. И хотелось ей, чтобы Предательница почувствовала то же, чтобы отплатила она сполна, чтобы и она, не убившая тогда врага, скулила, выла от боли и ломала клыки о сталь и камень, чтобы эта глупая, глупая самонадеянная девчонка поняла, что значили её слова о Ворлаке и что на самом деле значит быть пустым, сломленным и мёртвым.

Клинок, замерший в дюймах от шеи Кинатан, мелко дрожал.

Такая месть шла вразрез с Законом. И так не поступил бы Рханна, которого она помнила - когда-то её отражение, сейчас - только память о том, какой она была.

Она опустила меч - передумав многое и спустя едва ли несколько секунд после того, как наставила остриё на отощалую, безоружную Кинатан. Вытерла щёку.

- Вестаг' здесь. Идём.

Она вылетела из проулка, подняла голову. Главное логово горело. Волки выли - зло, угрожающе, жутко. Огонь уже перекинулся на соседнее здание - обиталище западных и части южных, - плясал по крыше; дерево опасно трещало.

Ярса бежала, не оборачиваясь на неё, проталкивалась через ряды сородичей, проверяла, вызнавала, окрикивала, выспрашивала, хватала попадавшихся западных за плечи. Бывших состайцев Кинатан в Анвалоре было мало - это была одна из первых групп женщин с детьми и несколькими воинами, и вместе с ними, как неспособного сражаться, Вихо отправил своего сына. Почти все волки во время облавы были в главном логове, а кто и оставался в других, сразу же обратились и кинулись на людей; уже давно Вестара никто не видел.

Серая вспорола мечом подол своих одежд, приложила материю к широкой, кровящей ране раскинувшегося на мостовой человека, повязала пропитавшийся кровью лоскут на лицо, закрывая мокрой тканью нос и рот, бросила меч тут же. Обернулась на Кинатан. Может быть, каштанка и не боялась огня, раз игралась с ним так легко, но Ярса - Ярса огня боялась, и когда часть крыши логова западников с оглушающим треском провалилась внутрь, взметнув сноп искр, она отступила на несколько шагов. Волки были заняты перенесением молодняка и раненых в дальние, пока безопасные логова, подготовкой к возможному уходу из Анвалора, хотя при утихшем ветре вероятность большого пожара была мала; те, кто пробегали мимо Ярсы и Кинатан в сторону дальних логовищ и реки, не задерживались у кажущегося пустым, занимающегося огнём логова.

У Ярсы мелко дрожали пальцы, и она сжимала кулаки, пряча тремор. У Ярсы вырывался скулёж, и она поджимала бледные губы. У Ярсы бешено, сбито билось сердце, и этого она скрыть не могла; тряхнула бедовой головой, разогналась для уверенности - и влетела в раскалённый, удушливый воздух пожара, сощурила глаза от разъедающего дыма, громко, несколько раз по имени позвала Вестара, пытаясь перекричать оглушающий рёв пламени.

Отредактировано Ярса (26-11-2018 12:33:27)