Маленькая антрацитовая молния вскинулась из под воротника инквизитора на раскатистый гулкий голос Ярсы. Привычным жестом поймав дригло, - наловчился после того, как его питомица, чувствительная, словно камертон, к неприветливым модуляциям, повадилась когтить лица расшумевшихся собеседников, - Чеслав, скользнув рассеянным взглядом по болотным бликам в глазах девушки, как ни в чём не бывало поворотился к остальным. Ящерка, успокоенная поглаживанием тёплых пальцев, недобро зыркнув на перевёртыша, скрылась за расстёгнутыми отворотами куртки хозяина, так же стремительно, как и появилась.

   - Ваша правда, судари чужедальние, кувшин- другой пряного хмельного напитка ещё никогда разговору не мешал, - охотно поддакнул инквизитор, - Раз уж я о нём речи завёл, заманящие, значит мне и добывать его на весь стол, - Чеслав поднялся и шутливо раскланялся перед Ярсой, - Благодарю, сударыня Ласточка, что разрешение дали, - но ни глаза опасные, ни лицо застывшее вниманием не пытал, - Скоро вернусь, не скучайте, - махнув Рану Вальдштайн ушёл к палаткам, где среди кипящих котлов и рядов винных бочек воеводствовала русоволосая трактирщица.
   Инквизитор в форме только что глаза не завёл в почерневшие бархатные небеса на всё это ломанье.
   - Наши дела обсуждениям не подлежат, - весомо заявил он, снова принимаясь за еду. Настойки горячили кровь, языку хотелось разговоров, задорно заливавшиеся свистелки, под топот пляшущих пар, звали на болтовню и смех. Даже лесное жульё за одним с ним столом стало казаться Рану немного симпатичней.
   - Наёмничаете у местных, зверя бьёте? Или рыболовством промышляете?– поинтересовался инквизитор, прикончив шмат свинины, и вытирая сальные пальцы о край плаща. На девушку глянул снисходительно, мельком, без интереса, - Блеклая какая то, картавая, тусклые зенки плошками, и не фигуриста совсем, - обращался к мужчинам, выделяя Гильема, - Переселенцы какие нибудь, кровь видать в вас схожая.. документы у всех справные? – Ран добродушно посмеялся. Медовуха тёплым слоем растекалась по желудку  подогретому настойками.
_______________________________________

   Чеслав миновал крутящиеся с визгами пары, потолкался возле столешниц с побрякушками из дерева да поделочных камней, дошёл к царству запахов дыма и снеди, купил четыре кувшина ягодного вина и один –светлой медовухи. Сунул мелкую монету кому то из взмыленных подростков разносчиков, показал стол, куда подать кувшины. Выглядывая свою знакомую остановился у низкорослого дуба, увешенного по узловатым веткам праздничными цветными лентами, почитавшегося волшебным - в его небольшом дупле белел ворох записок с немудрёными желаниями. 

Скоро показался красный венок из мелких гвоздичек дичков, на чёрной копне волос, и смуглое плечо в сползшем  вырезе мягкой льняной рубахи.
   - Орэся!,- Чес подскочил к девушке, с трудом тащившей здоровый чугунок гороховой похлёбки и отобрал, - Давай помогу. Я искал тебя.
   - Помогайте, сударь, - встряхивая занемевшие от усилий руки проговорила девушка, - Зачем искали – насиделись за столом, захотелось  размяться, котелки чужие потаскать? Если сдюжите, да время не куда девать  так у нас ещё телега дров есть не пиленная, и у конюшни две водяных кадки опустели.  Сюда несите, осторожней!  тут собаки под ногами шлындают, особенно вон та, носатая -мельничихи злая шавка, вся в хозяюшку… да, да ставьте.
   Инквизитор водрузил горячий чугунок в центр стола, за которым сидела целая шумная ватага, все усатые как на подбор, и сразу заработали ложками, строго по очереди.
   - Засиделся немного, да, но искал вот для чего, - Чеслав развернул перед девушкой ладонь, на которой зеленела хрупкая  виноградная нитка- нефритовые резные шарики в длинной серёжке скреплённые тонкой серебряной цепочкой, - Это для тебя, прими, от чистой души.
   - Прелесть какая..,- девушка восхищённо тронула загорелыми пальцами украшение не местной работы, - Благодарствую, но у меня, сударь, уха, как и положено всем, кого смертные матери рожают, - два, и в других местах я цацки носить приличным посчитать не могу.
  - А за вторую – не откажись со мной от  дуба прогуляться, до того шеста с конской головой над кучей хвороста.
   - Всего то?, - задорно улыбнулась Орэся, сверля бирюзовым взглядом лицо инквизитора под синим венком, - Вы, как я погляжу, скромны не по годам.
   - Истинная правда.
   - Пойдёмте, только живо, - пугливо оглянулась, - Хамониха приметит что я без дела прохлождаюсь и нам с вами обоим достанется на горелые орехи,– девушка привычным движением извлекла простое медное колечко из уха, и без зеркала вставила на его место изогнутую серебряную дужку. Игриво тряхнула головой – длинная, до смуглого плеча, нефритовая нитка красиво заплясала среди прямых смоляных прядей, - Чем же вас, сударь, развлекать по дороге?- она просунула руку под локоть своего спутника.
   - Да вот хотя б про людей рассказывай, кого увидим, - пожал плечами Вальдштайн, - Мы с товарищем задержимся в Ровильче другую тройку дней, всё может пригодится.
   - Легче лёгкого сударь, - весело ответила девушка, примериваясь к шагам огненного, - Вот за столом семеро братьев лесорубов, говорят у них в доме каменная женщина, которой они преданны и оттого чураются парных танцев. Здесь пляшет с кузнецом Таритка Золотушная, она замужем за пастухом Гормиластом, но он скуден умом и с падучей,  по этому Таритка веселиться с любым кто не девка, - инквизитор под руку с Орэсей проходили мимо утоптанной сотней ног площадке где бесновалась музыка и разгорячённые пары, потные, осоловевшие, как после бани, отплясывали  в хмельном угаре кто как горазд, - Рядом трясут задами носатая мельничиха и кожевник, она – коровища, а он ещё её шире, земля от них ходуном под ногами, чувствуете?
   - Чувствую. А те два румяных старикана? – Чеслав указал на шумную компанию людей в возрасте.
Количество опустошённых кувшинов  на их столе и под столом  не уступало застолью более молодых бражникав, а некоторых с лёгкостью и переплюнуло. Один старец был высок, второй – мал. У обоих были крепкие медвежьи плечи, глубокие  залысины и комичные петушиные пучки седых волос за ушами. У одного был солидный нос сарделиной, у второго – вздёрнутый, жёлудем. Оба хохотали и разговаривали во всё горло. Возле низкорослого бочком сидела смешливая женщина лет сорока, с некрасивым родимым пятном на шее, и огромными дынеподобными грудями под вышитой васильковой блузой, а возле высокого – две хохотушки юных лет, сочные, темнокудрые и пухленькие.
   - Ооо, это священник Фритхоф, - девушка без стеснения указала пальцем на коротышку, - А колонча, что опрокинул сейчас жбан медовухи себе в глотку и не поморщился – наш староста Морошан, ему семьдесят шесть лет.
   - Горазд дедок, - уважительно хмыкнул Вальдшатйн, - С мозгами то у него как, не раскисли от старости и винопития?
   - Он у нас башковитый как король! – убеждённо заявила Орэся, - Говорят до его становления Равильче был нищей рыбацкой деревушкой, где молились пням, пели вокруг ели, да сахара не ведали, а теперь у нас и запруда, и охотничье хозяйство и пчельник, - полная чаша, всё его, старостиными трудами! Это он вас по каким то еретическим делам вызвал, да?
   - А вон там кто? – не ответив инквизитор указал на фигуру облачённую полностью в тёмное, единственного на всём празднике, сидящую в удалении за спиной Фритхофа, с толстой книгой в руках. На голове неуместного чудака, на сальных чернявых волосах, набекрень сидел венок из крупных маковых цветов.
   - Это тоже священник,  - небрежно махнула ручкой девушка, - Илвин, племянник нашего. Говорят будущий приемник, упаси нас Творец от такой участи.
   - Что ж  с ним…
   - Рэська! – белокурая трактирщица вывернула из толпы перед нашей парой, и сердито упёрла руки в пышные бока, - Вот ты где валандаешься, языком чешешь, пока сестра надрывается? А ну ка марш  к котлам! Негже девку от работы отвлекать, сударь, разожгутся костры и свобода её, а пока она мне гораздо нужнее чем вам! – Хамониха павой двинулась прочь. Чеслав, молча выслушав отповедь, успел сунуть в руку уходившей девушке  вторую нефритовую серёжку, она белозубо улыбнулась, и помахала в сторону горы хвороста вокруг шеста. – Увидимся там, - прочёл он по губам.

Когда на стол начали пребывать кувшины Ран не знал что делать – смеяться или ругаться. Не сиди рядом это лесное жулью с наглыми рожами – точно отослал бы две трети обратно. Но мелочиться не хотелось. Тем более чернявый со своими шуточками прибоуточками, сыпящимися как горох, уже залапал один кувшин, как родной, и поди попробуй отобрать... Может пора сказать – пусть забирают по кувшину пойла и уваливают куда нибудь под ореховый куст? Вот так прямо и сказать? – инквизитор покосился на умиротворённое лицо Гильома, похожего на сытого медведя, на разбойничий зуб чернявого и произнёс, наливая себе в кружку:
   - Разбирайте кувшины и.. давайте выпьем за здоровье, - больше ничего не придумалось.
___________________________________________

   Чеслав явился к столу и застал всю честную компанию в сборе. Девушка с Мирко переводили дух – довольные, растрепавшиеся- вернулись только с пляски, Ран глазел по сторонам, Гильем, так же благодушно улыбаясь, хорошими глотками отдавал должное местному вину.
   - Где нелёгкая носила?, - недовольно буркнул инквизитор Вальдшатйну, - Я уже собирался тебя с собаками  по округе разыскивать.
   - Веришь – нет, заплутал среди столов, - Чес уселся на своё место безмятежно лыбясь, - Ну что, тост? Давайте я скажу, - и серьёзным голосом объявил, - До свидания, люди добрые, больше сегодня трезвыми не увидимся! – подмигнул дичившейся Ярсе, и выпил кружку залпом, - Уххх, ягодки..Сударыня Ласточка, вам медовуха угодила? К слову, меня Чеслав зовут, - между делом обмолвился, и не поинтересовался именами в ответ, будто и не надо, - Скоро подожгут большой костёр, надо будет идти прыгать, надо надо, матушка природа велит, батюшка Люциан советует, - он снова всем разлил, - За что вы без меня ещё не пили? А, Ран? – рыжий с отменным актёрским талантом изобразил мимикой что то вроде –" мы сюда нажраться что ле приехали? У нас ДЕЛО, НЕ ЗАБУДЬ!" - За охотничью славу и за удачу, судари! – выпили, - Наступает время духов, так пусть они будут этой ночью благосклонны! - и за это выпили.  Народ с соседних столов уже валом повалил к костру возле которого уже суетились несколько стариков в белых венках, чиркая огнивами. Кружки снова были поспешно наполнены, - На лёгкий ход! – и выпиты.
  - Идёмте, добрые люди, без костра марьянник - обычная попойка. Сударыня Ласточка, не думаете же вы отсидеться?
   -Чес, Чеська, - прихватив  напарника за плечо зашептал ему в ухо Ран, - Надо их расспросить, люди, видать, бывалые, может знают чего про сотворённое смертоубийство!
  - Сейчас что ле? – вылупился на него Вальдштайн посветлевшими от хмеля глаза, - Нет, сейчас костёр, ты там очень будешь кстати в форме, друг, прямо изюмом праздника, -  инквизитор расхохотался и Ранон с досадой оттолкнул его от себя, - Смехуечки всё..
   Поправив ремни арбалета рыжий, слегка покачиваясь, двинулся к разгоравшемуся костру. Несколько голосов затянули старинную песню, просящую дух огня снизойти к людям и осыпать их благословляющими искрами.

Отредактировано Чеслав (11-05-2018 18:49:21)

-Ластовкой зачем кличешь?
- Да всем вы похожи, - кратко ответил Чеслав звероокой девице и пошёл сыпать тостами одним за другим, поднимать кружку зазывно, что бы настроение у соседей по столу было лёгкое, гулящее, и не брали они себе в головы за какой служебной надобностью принесли к Ровильче своих адептов крылья Фойрровы.
   Текущее шумным манером, с язвинкой да присказками, с ухмылками между хитрыми взглядами,  посиделки, повинуясь игривому  течению марьянника, вскоре уступили место общему исходу к  берегу, к танцующим на хворосте огням.

   - Сссучонка какая , - утеревшись буркнул Ранон, когда девка, словно неумышленно пихнулась плечом, а инквизитор, как раз хлебавший из кружки, звонко клацнул зубами по глиняной кромке и залил гранатовыми каплями отворот серого, грубого шёлка подлатника.
   - Милсдарь инквизитор?, - прозвенело малиновым колокольчиком , - Староста Верхнего, Нижнего и Малыго Ровильче, Морошан Стрыяс, просит вас жаловать в свой шатёр, - важно объявила русоволосая синеглазая отроковица, лет двенадцати, в узком веночке  белого шиповника, и длинной, как у взрослой, розовой рубахе, - Я вас провожу до них.
   -Ран, она думает что ты сюда один заехал, - азартно зашептал Чеслав соратнику, - Хоть на что твой машкерад сгодился, давай не будем владыку Верхнего и Малыго смущать, топай сам перст. Разузнаешь чего ради такой важный барин от народных празднеств себя через силушку отрывает. Клянусь Пламенем – это по нашему делу недобрый сквозняк потянул, и кому то местным уже невозможно как терпеть  зачихалось.

   Прихватив недопитый кувшин Чеслав, задорно посвистывая, смешался с толпой, а Ранону ничего не оставалось как последовать за девицей, поджидавшей его, скромно ковыряя босыми пальцами ног тёплую землю.
Девочка привела огненного в травянисто зелёный шатёр рядом с украшенными лентами дубом, будто случайно гуляли вокруг него пара хватких парней с надвинутыми на бровастые лица васильковыми венками. Стены его, из плотно сбитого войлока, служили отличной заглушкой, и оказавшийся внутри маг, невольно почувствовал себя отрезанным и от праздника и от всего живого мира, буд то в уши ему запихнули по куску хлопка.
   Низкий столик, плетёный из лозы, с коническими чайными чашками, чайник ламарской работы, с изогнутым носиком, разлапистый канделябр из лосиного рога, три обширных кресла такой же работы, расставленные симметрично – вот и всё убранство представшее глазам Ронана.
   В креслах восседали два старичка боровичка, крепкие, брюхастые и добродушные. Оба они поднялись на вошедшего мага, и наперебой уговорили присаживаться, отведать ровильского липового чаю, и чувствовать себя в кругу доброжелателей.

   - Я староста Ровильче, Морошан, крошка Паула меня, небось, вам отрекомендовала по всей книжной форме, - весело скаля отлично сохранившиеся кукурузные зубы сказал высокий, седой, с породистым, слегка нависшим над губами носом старик, - Не берите в сердце. Селяне как дети, любят  меня пышно именовать, словно какого нибудь дюка, - раскатисто засмеялся, - А вас, молодой посланник Огненного Братства , как звать величать?
   - Ранон Суарес,  к вашим услугам, - привстал с кресла инквизитор, и опустился обратно.
   - Я Фритхор, местный наставник заблудших душенек, - с простоватым видом ввернул низенький священник, поправляя на курносом лице очки в дешёвой железной оправе.
   -Вы нас простите великодушно, -по доброму, но напористо продолжал староста, - Но вас кой кто из людей заприметил да занервничал, хотя у нас злодеев, страшнее вороваек рыбин по чужим садкам сроду не бывало, правда, святой отец? – Морошан совсем по молоду хохотнул, - Ещё бывают между девахами и парнями любовные козни, но мы за этим дюже бдим по творцовым заповедям, и каждой весне тройку другую свадебок правим.
   - Я приехал по наветному делу убийства малолетней Реджины Магдалены, свершившегося восемь дней назад, - неторопливо ответил Ранон, наблюдая за реакцией обоих почтенных мужей. Он налил себе чаю, с терпким привкусом почечуйной травы, пытаясь разогнать в голове винный дурман под настырные  ритмы тимпанов, и пил его крупными глотками, скрывая отвращение, обжигая нёбо.
   -Милость Люциана да пребудет с нами, - кто ж это вас так…. – священник принялся конфузливо протирать очёчки, - Ввёл в абсурдное умозаключение…
   - Кхм? – чуть не подавился чаем инквизитор, - О чём это вы, святой отец? Никакого убийства не было?
   - Да как бы было… но… малютку просто волк загрыз на краю посёлка, - сочувственно глядя на молодого человека пояснил Морошан, - Мы уже между своих удалых охотников кинули кличь, и награду прописали. Расследовать то, - староста будто извиняясь развёл граблистыми руками – Нечего.
   - В письме было изложено, что с дитём сотворили всякие вещи, указывающие на злой колдовской умысел, - внутри у Рана досадливо заныло « Обмануты, обмануты!», но он не желал просто так сдаваться сельским лапотникам, - Наш претор внимательно изучил предоставленный документ и посчитал его к нужным рассмотрению на местности.
  - Документ это конечно важно, - поглаживая короткую холёную бородку, благородной седины, чуть подкрашенную каштановыми прядками, для моложавости, проговорил староста, - Но ведь в письмеце мог содержаться и оговор, - священник при этих словах как то особенно неловко потупился, перекривившись плечами, - Что ж мы следов звериных когтей от ведьмовских закорючек не отличаем? Я, наши оба священники, люди не без учёности, Тонза, отец Реджины, пара заслуженных звероловов, Шенфельд, травник местный, - осматривали её после гибели и ничего изуверского не приметили. Похоронили в освящённой земле, по всем обрядам. Батюшка её конечно в кручине – единственное дитя ягодка, утеха седин, но что ж поделать – на всё воля Творца. Кем было подписано письмецо, с здесь ли оно у вас?

Инквизитор уже опустошил маленькую, в пол горсти чайную чашку и раз и два.

   - Я привёз его, но с собой у меня нет,  - сторожась ответил Ран, вопрошая сам у себя мысленно куда мог Вальдштайн задевать сумку с документами. Скорее всего безалаберно оставил пристёгнутой к седлу своего гнедого.
  - На нет и суда нет. Давайте сегодня будем весельем тешить духов, как деды завещали, а завтра, отдохнув разберёмся и с делами, - Морошан  открыто улыбнулся и поднялся из кресла, показывая законченность разговора,         -Умысел тут может и есть, но далёк он от еретических нарывов, это наши заковыки, местечковые. Отдыхайте, милсдарь Суарес, ночь ещё не закончилась, пусть наши костры осыпят вас только удачливыми искрами.
Когда травянисто зелёный войлочный полог опустился за спиной вышедшего инквизитора, что то холодной тонкой ледышкой кольнуло его в бок. Огненный машинально дрогнул, заозирался – ничего, никого - холодок исчез, и пошёл отыскивать Чеслава – поделиться всплывшими в разговоре деталями.

                                         ******
"Кто то высмотрел инквизиторскую форму. Кто же этим озабочен?, " - думал Вальдштайн пробираясь среди взбудораженных людей, поющих, держащихся за руки, пританцовывающих, в разноцветье венков, в пропотевших, шитых цветами и листьями рубахах, "- Говорят дело не волк, в  лес не убежит, но наше дело, видать, волк ещё тот – сам нас догнал и норовит вцепиться в загривок и тащить за собой в глубокую нору"
Тупой удар под ребро заставил инквизитора, чертыхнувшись, спотыкнуться на ровном месте.
   - Простите ради Творца, - возле него, чуть не выронил тяжёлый фолиант с кованным железом углами, один из которых и ткнулся в Вальдштайна, потому что хозяин сего тома засмотрелся на небесную сферу, стоял длинно черноволосый молодой мужчина с тяжёлой, чисто выбритой челюстью, серьёзными серыми глазами с головой оперённой крупными подвядшими маками.
  - Чуть печёнку мне не отбили, любезный, - криво улыбаясь ответил Чес, потираясь, - Часто вас столбняк на ходу пробирает?
   - Она с другой стороны, - суховато подметил местный, намереваясь идти своей дорогой.
   - Чем докажите? – вызывающе хмыкнул Вальдштайн, уже признав  в человеке Ивлина – младшего священника Ровильче.
   - Если бы вам были знакомы труды величайшего анатома, светоча Остебена - Видиуса Акхилини, описания внутренних полостей людей мужского пола, записанные преподобным Ульфом Орехва, или изумительные зарисовки Джиермо ван Калькара, сделанных им на поле брани Четырнадцатого года, или вы хотя бы были внимательны при разделе звериных туш, то уверяю вас - сомневаться вам бы не приходилось, - тряхнув сальными волосами священник решительно обошёл Чеслава, но тот бесцеремонно  прихватил его за угол фолианта.
  - Значит вы уверенны что не путаетесь внутри утробы, и не хуже знаете наружные покровы бренных оболочек? Вы изучали естественные науки в Вильсбуре? Продолжаете заниматься самообразованием подальше от суеверных ханжей? Устроили себе погребок трупофила?
Темноволосый упрямо поджал губы выпячивая челюсть, смотря сердито, прямо:
   - Что вы от меня желаете, сударь?
  - Что бы вы признались, святой отец, почему вы это написали? – Чеслав вытащил из за пазухи сложенный листок без конверта, и предъявил убористо исписанный текст, - Это ведь ваш донос, хотя и без внятной подписи?
  - Да, - вызывающе ответил молодой человек, вчитавшись в строки,- Я донёс до Инквизиции то, что считал нужным, раз убитый горем родитель размяк умом, а деревенский староста  стыдиться признать омерзительное преступление.
Оба говорящих, взаимно не желая быть услышанными кем то из весёлой толпы, не сговариваясь отошли к тёмным осанистым елям. В ходе лаконичного рассказа Ивлина инквизитор начал машинально почёсывать саднящую старым шрамом бровь, как он делал когда его одолевало напряжённое раздумие.
  - Всё это зело удивительно. Мне нужно убедиться в том, что вы рассказали, - Чес испытующе уставился на собеседника, - Вы готовы оказать помощь?
  - Готов, но прошу без необходимости не вмешивать документально моё имя в это срамное дело.
  - Я постараюсь.. Где она похоронена?
  - На западной части кладбища, пойдёмте, я даже знаю где нам захватить по дороге лопаты.

                                      ******
Затенённые венком из плюща и белены глаза  внимательно, ласково, следили за удалым  Мирко и колыхнувшимся вокруг него огненном дыхании. Портняжная игла с широким ушком есть, но она никому не видима.
                                     *******
Веселье бешеным плясом крутилось вокруг костра, словно водоворот, исходящий из глубинной точки омута, затягивающий внутрь себя людей, развевающиеся ленты, потные руки и ноги, влажные лесные ароматы хвои и папоротников, голоса ночных птиц и пиликанье вошедших в раж музыкантов.
Ранон бестолково бродил среди беснующихся, уже пару раз степенно уклоняясь от очереди сигать через огонь. Его беззлобно ругали и отвязывались.  Он никак не мог найти Чеслава, зато ему дважды встретилась вредная девка под руку со своим увальнем. Они шептались и воровски зырили по сторонам. Шептуном убийцей вернулась злая ледышка в бок. Ранон, охнув, неожиданно для себя привалился спиной к дереву – из иглы боль обернулась колом раздиравшим внутренности, вонзающимся в самое основание затылка, рвущим сосуды и нервы. Неясная фигура в остролистом венке вынырнула откуда то из за спины.
  - Перепил да, саколик, хмелюшка по головушки -бумм, бумм!? – грудным голосом  пропела она, - инквизитор, борясь с накатившей болью,  отмахнулся от неё, но фигура не отставала, росла, заслонила уже небо, - собрав уходящие силы Ран вздёрнул руку, выпустил в бархатное небо огненную нить расцвётшую над деревьями золотым квазаром, и повалился без памяти.

                                       ******
Инквизитор и священник, работая на пару, легко раскапывали свежую землю. Горько пах покойницкий лилейный венок, отложенный ими в сторону. Лопата ударилась в твёрдое. Окопав по бокам полуночные исследователи вытащили простой не крашенный гробик. Чеслав кинул взгляд на священника – не коробится ли? Ничуть ни бывало – Ивлин смотрел со сдержанным любопытством.
   - Тело уже начало разлагаться, но многое ещё должно быть видно, - задумчиво сказал он.
Пискляво засаднила крышка с выползающими гвоздями, и была сдёрнута. Оба смотрели внутрь, потом Чес пинком ноги опрокинул гроб на бок.
   - Я не знаю как это объяснить, - отступая под его взглядом процедил священник, - Всё было как я описывал, можете мне верить или нет!
Обрывая дальнейший разговор огненной строчкой врезался в небо призыв о помощи.

Отредактировано Чеслав (23-06-2018 23:00:58)

Чуть не сбила с ног – шаг, другой сделал инквизитор назад, теряя равновесие, но устоял, и вцепившись железными пальцами в запястье Серой, а левой рукой, притиснув к её себе поперёк худых лопаток, внезапно в вальсирующем полуповороте (Ярса, благородным танцам не учёная, вряд ли оценила), увалился с ней в густые заросли лещивины- как раз под неистовое фортиссимо распалённых скрипок.
Была залиплая парочка- и нет их, сгинули с глаз, только гибкие ветки чуть примятыми остались.
                 ___________________________________________________________

… священник, говорил, пробираясь с инквизитором на погост:

   - Записали в троечастную книгу что Реджинку порвал  людояд-зверь, но лжа это. Рисунки я исполнил тем же полуднём, что нашли её, подробному внешнему виду, и внутренной эскориации. Можем осмотреть их потом, но с телес, милсдарь инказитор и сам всё узреет в естестве, - Ивлин, перехватив лопату, продолжал читать на ходу, как по писанному:

   - Малая опоена крепким соком маковым, за получасу, нарядна. На горле - инцизия, многим числом, крови наружностями почти нет, словно подобрана с умыслом. Лицом покойна. Бело платишко с кружевами, на голове – невестин венок, боса. Девства лишена посуточно, в зобу – асфоделус и барвинок, клубками натолканы после полного умерщвления – на то ссадины гортани и положение челюстей указывало. Нашли её бабы на заре, что по малину ходили, у Особного камня. Сказывали, что сидела как живая, только головушку в венке склонив, они подошли да обомлели. Набрела на неё  первой Марка- солдатка, как вгляделась – заорала дичкой, и подружайки сбежались з кустов. Нас вызвали, - Ивлин имел в виду обоих священников, - Морошан изволил,  батя её – Тонза Медник – в отдельном шатре её уложили и созерцали. К вечеру Шенфильд Вашка, травовед наш явился – девчины говорят не могли добудиться пока ему камнем окно не побили, так его дурнота с ног повалила, еле я его очувствовал. Он потом глядел как не глядел – только сказки, что ему староста совал, подписывал.

   - Хоронили следущим днём, без всякого следствия, хотя я старосте свои докладные листы все послал, но ответа он мне ни пол слова ни сказывал. Служить звали отца Фритхора, и домой покойную службу – его ж. Я, после старостиного умолчания, уже долбить им в глаза не пытался – написал письмо куда следовало, потому что вижу в смерти ребёнка вражий промысел и попустительство местной власти. С малодушия ими ли то делано или по злому наущению врагов рода человеческого- того уж мне, сударь, не ведомо.
                                  ______________________________________________

   Лещевина та оказалась в изобилии растущей на краю оврага, бывшего лесного ручья, о чём Вальдштайн, понятное дело, знать никак не мог. Не ожидая крутизны под ногами, он, оступившись, увлёк за собой перевёртыша, и покатились они, по бархатным лапам папоротников да по скользкому ягельнику куда то вниз вниз, - только выпершие из земли корни там да сям по рёбрам тыркали.

Дагире взвилась пулей, ещё как Ярса инквизитору по скуле заехала – вцепилась дикарке в ухо, до крови, сразу метнулась в сторону, и преследовала пока кувыркались, до самого низу – до тщедушного водяного потока коленом глубиной, страсть холодного.

Упали, в брызги, на мелководье, всё ещё лоб в лоб – инквизитор прижал лезвие так, что не возможно было завести Ярсе руку для удара, или резануть его по горлу, а тут уж перенаправил, изворачиваясь корпусом, давя ладонью, заламывая запястье и выводя руку, пока нож не вильнул рыбиной дальше  в тёмную воду. Дригло реяла сверху, ка нетопырь, кидалась и отлетала, разинув пасть с игольчатыми зубами, нанося волчице мелкие, отвлекающие, болезненные ранки. На инерции движения Чес привстал на колени и подтащив макнул Серую с головой в ледяную воду, что б одумалась, и зажав стиснутые руки у груди торопливо хрипло заговорил в побелевшие от ярости губы, в бликовавшие серебристой Луной глаза:

  - Колесо на шесте посреди костра- видела? Туда хочешь? А что б дружков твоих ославили как насильников, да покалечили вилами– хочешь?, - инквизитор ожесточённо встряхнул Серую, так что метнулись клочьями мокрые волосы в поломанных цветочных стеблях, - Селянам зверь  за убийство нужен, им ребёнка загубили неделю назад, егерей не приметила? – а тут ты со своей личиной зубастой, в готовом виде на рожон прёшь – ещё б на стол голяком залезла и сама верёвками увязалась! – гнев Чеса начал спадать, говорил медленнее, внятней, но ещё зажимая, не пуская рук, - Даги, строжи! – бросил он вьющейся над головами ящере, и она неохотно повиновалась, поднялась на перепончатых крыльях выше, высматривать.

  - Не будешь со мной слова молвить, - и без тебя найдут как чужаков виновными сделать, а ты только зубы скалить будешь из леса, сударыня Ласточка… вернее величать– сударыня Вильчыца? Тебя я с убивцев тоже ещё не миловал, - инквизитор немного отпрянул, следя глазами с искринкой-желтизной, немигающе, за перевёртышем, - Откуда вас, сатоняк, принесло сюда? Давно? Кто мог наболтать про шкуру твою лохматую да нрав кипяточный? С местными знакомство ладили?

Отредактировано Чеслав (09-07-2018 17:45:11)

-Безотложный сигнал тревоги  зарядил в небо Ранон, для меня, а не твои друзья приятели, - медленно сказал инквизитор, напряжённо вслушивавшийся, ему было тяжко с непривычки разбирать диковатый говор Ярсы, - Я был на другой стороне посёлка, в освящённой земле ковырялся, с благими целями разумеется, но увы, без толка полезного. Пока добежал, огненный плевок заметив,- Суарес уже дремал мирным телешом, а ваш бородатый как раз валился, как подрубленный сноп по страдной поре.  Драки не было, - Чес заглянул в глаза Серой, выглядывая, понимает ли она что это может значить, - Кончик когтя Фойрра, против всего его крыла – их обоих отрубили подвохом, одни и те же душегубные личности, планомерной волшебной каверзой.

Что волчица знак инквизиторов для себя подумала Вальдштайн в памяти зарубку сделал, но сейчас не стал вдумываться, решил что не значимо.

   - Зубоскала вашего тоже подрезали?, - отрывисто смахнул с лица воду, которой окатила его дикая девка, вперемежку с кровью из саднящей скулы, - Рана местные сердобольные девицы в шатёр возле кашеваров за руки за ноги уволокли, хлопотать, и бородоча твоего туда же, правда с меньшими нежностями. Позже вызнаю как с ними обошлись, сейчас  нам возле их лежанок высиживать нечего. Странно что тебя рядышком на траву мураву не приложили, хотя….. – Вальдштайн покрутил в памяти  кое какие сведения о низкой восприимчивости ульвов к ментальным атакам. Это был один из основных пунктов, с которым к ним подступали инквизиторы, заполучив живых перевёртышей в свои алхимические лаборатории- застенки.
   - Может и не странно, - закончил он, хмыкнув, когда Ярса начала разоблачаться от мокрой одежды.
   - Клянусь Пламенем, Ласточка, ты отлично сложена, и похожа на ожившую сребролистую иву, - оценивающе прищёлкнул языком инквизитор, и не подумав морду из приличия отворотить, - Надо будет куртуазно попросить тебя на купание,- лукаво сщурил янтарные глазищи, - Коли останемся живы, и мне не потребуется конвоировать тебя, виноватой, в Вильсбург, с  удавкой на шее.
                                            _______________________________

…звери те свирепы и гневливы. Из челюстей у них торчат клыки как сабли, язык их смраден. Плотью лохматы, бочковаты, вибриссы кошачьи, глаза плошками, лапы медвежьи, рёбра железны. Хвост помелом, загривок горбом, скачут прискоком – земля дрожит, ползут брюхом – как лебяжьим пухом. По полю пойдут – травяной завиток не клыхнут, по озёрам проплывут – карпов не вспугнут, по болоту – следом змеи, по степям – пылью очеретом, в лесу – оглашенным мороком. Душой у них - клубится вонючий дым в пузыре забрюшинном, мозговым ществом – икра золотушной лягвы, сердца их – чёрный морион.

Земли от тварей этих мерзотных, рождённых в грехе  животнобожия, выметать следует железным помелом, без сочувствия ложного и разномыслицы, верь мне брат, ибо один только способ и желание приблизиться у них к человеку  духовному– вонзить ему зубы в глотку!

Апологетов Чистого Пламени бестиарий, писанный годом тысяча единожды первым.
                              ________________________________________
    Подхватив подолы нарядных рубах вприпрыжку носились раскрасневшиеся как маков цвет девки за руки с мужиками, на утоптанной поляне возле столов, играя в ручей. Одна из увлечённых, среди визга и скока, не сразу заметила, как лишилась по чужой воле своего венка. Спохватилась, завыла тоненько, товарки её окружили, захлопотали и давай новый плести, из чего уж под руку пришлось, потому что потерять цветы в марьянник считалось дюже дурной приметой.

Инквизитор нахлобучил на голову Ярсе сворованный венок из жёлтых кувшинок, что бы по меньше от честного веселящегося люда отличалась, да глаза свои, болотно дичалые, под ним шкерила.

  - Нам бы разыскать убивца, и причины его дознать, - зачем малую Реджину сгубил, каким лядом на сотоварещей твоих вывернул. Ранон чем успел в ногах запутаться, что утихомирили его, после визита к владыке Великая и Малыя…. – рассуждающий Чес шёл рядом с Ярсой, держась от освещающих огней подальше, и смотря по сторонам внимательно, - Чуйка шепчет мне что мало времени в запасе на всё про всё, Ласточка, так что идём мы сейчас, гуляющим шагом, до одного из освидетелей… - инквизитор не договорил, и вцепившись оборотнице в плечо резко завернул её в колючие боярышниковые заросли, - Вон там, там! гляди, вдруг знакомцев признаешь?

Где указывал огненный стояли, к ним в пол оборота, два рослых егеря, неспешно цедили мёд из пудовых липовых кружек. Оба статны, широкогруды. Схожие рублёными, обветренными непогодой лицами. Из под волчих шапок – собранные в косицы русоватые волосы, поверх, чин чином – по венку из папоротника, да полевой мелочи, под цветами – сросшиеся лохматые брови, в них зыркают тёмные, как из берлоги, глаза. За поясам у обоих – по утяжелённому железом короткому кистенищу, коладачи в шитых бисером ножнах. Лениво облокотясь на стол праздничный стояли они, смотря в разные стороны, вроде как и не при делах – отдыхают люди себе тихохонько, степенно, не всем же у костров егозить.  Бывший справа потянулся к лицу, отмахнуться от налетевшей мошкары –показал без двух меньших перстов ладонь.

Отредактировано Чеслав (18-07-2018 21:42:35)

Над плечом инквизитора рыбкой вынырнули тонкие смуглые пальцы в дешёвых серебряных перстеньках, шаловливо прикрыли глаза. Чес, дымящий самокруткой, пока Волчица своих корешей озирала, поймал девичье запястье и развернулся, залыбился.

   -Ну- с, сударь вятший, заскучали, меня дожидаючись? Закончили кухарить на сегодня, и ежели вы меня возле костров прогуляться позовёте, так я даже подумаю, отказываться ли? Травой то где обвалялись, прилегали отдохнуть возле стола, затомившись одиночеством ?, - Орэся сняла придирчиво с куртки инквизитора папоротниковые измочаленные листовинки.

  - Заскучал, ясноглазая сударыня, так скучал, что стал звёзды считать, и следя за ними в буераки сверзя, как неразумное четверокопытное, - шутливо ответил Вальдштайн, выкинув самокрутку и  увлекая девушку дальше за шатёр, - выйдет как Ярса, так прямиком к ним пошпилит, без задней мысли, объясняйся потом да выкручивайся – к Фойрру надо.
Отвёл он черняву в древесные тени, да пару раз коснулся губами волос и лица, встретил милостивый взгляд, и завёл ерундовый разговор, что обычно сам собой ручьём несётся во хмелю с языка, когда с тобой улыбчивая красота неопробованная.

   Хитрил инквизитор бессовестно, котовские глаза щурил, речи  ласковые лил, нравилась ему девчонка, как без этого, но основное он в уме держал, и о чём не забывал,  пока в медовым духом пахнущие губы целовал да комплиментами, словно пёстрой шалью окутывал это было – что вызнать ему надо, да в чём Орэська подсобить ему может, как местная знающая.
А время стрежёт крылья, вот вот Ярса явится.
Пришлось Чесу, что палил постоянно шатровый полог, за которым прикорнувшие покоились, наобещать селянке с тридцать три коробка, да отвинтиться угрём – наболтал что послали его к травнику местному, Шенфильду Вальке, за тинктурой для сомлевшего приятеля, и вот должен он метнуться скоростно, а потом беспременно к кострам явится. Пусть уж Орэся без него пока с подружками  веселье правит.

   - Вашке, а не Вальке, - прыснув поправила девушка, - Воон там, видишь, яблоневые сады? Так обойти их и будет кленовая алейка, Шенфильд сажанцы из самого Барселя выписывал, и там две хибарки – дом, да сушильня его рабочая. Только этот баламошка спит небось, он, как Реджинку то зверь порвал, разболелся  до бледной немочи.

   - Дурноголовый что ле знахарь у вас? – уточнил Чес, осторожно уводя Орэсю в сторону берега, и всё зыркая глазами на шатёр.

   - Немного, - повела ореховым плечом, - Он из местных, отец у него был вольнодумец и фантазёр, хотел что б его мальчонка в учёных степенях ходил, с малолетства за книги усадил, потом учиться в большой град выслал, всё что своим горбом сорок лет наживал – распродал, ради учёности этой самой. Шенфильд вернулся после его смерти – вроде как умным заумным, но словно дурачком слегка. Не пьёт, табак не курит, в церкву не ходит, с девушками мнётся, словно давится, но в травах ведает, кровь заговаривает, и детвора его любит. Он с ними как свойственник – сказки сказывает, буквам, счёту в охотку  учит, в лапту да чехарду играет, либо на мелководье возится.

   Инквизитор, всё это себе в уме откладывая, благополучно отмазался от дивчины, до поры до времени и только только обернулся к выходу Ярсы, мрачной как чертяка.
С рассказом основательным не поспел – егеря подвернулись, еле удержал Серую, уж думал сейчас из штанов выпрыгнет на глазах всего люда, пиши пропало тогда. Притаились в кустах, начал втолковывать, заодно крепко за исчерканную шрамами бледную руку держа:

   - Никого мы тут трогать не будем, нельзя нам на рожон лезть. Эти двое.... – хотел сказать «пешки» да решил что непонятно, вспомнил что ульвы умело загоняли крупных зверей, распределяя роли, заговорил так: - Они, Ласточка, как на охоте, когда каждый делает своё дело, так вот они – те, то бросаются и грызут, а есть ещё те, кто устраивает засаду и велит кому куда бежать, нам то главарь, задумщик всего дела  и нужен, - повлёк в сторону раскидистых яблонь, чувствуя как Серая упирается, когтит за рукав, но пошла, слушает:

   - Не они убийцы малой, как и не ты, - начал рассказывать, что ему Ивлин передал пока на кладбище могилу воровским манером  раскапывали, - Девочку у них тут, в Ровильче убили, 11 лет всего, через день после нарождения, Реджину, дочь Тонзы. Священник младший, из местных, апробацию тела делал, да нам потом, сумнившись умом,  отписал. Если верить ему, над малой, одурманив, учинили насилие, принарядили, высадили на проплешину с камнем, что у них тут за нечистое место почитается. И всё искусно так – раны с расхождением краёв минимальным, без обильной кровоточивости, убранство праздничное, в кишечнике – мемории с выписками из священных книг, горло, под язык, забито травами, которые колдуны особо жалуют.

Инквизитор и Серая удалялись в густой сад от блеска и терпких ароматов праздника, сама музыка сделалась тоньше и обращалась в некую аморфную, сказочную атмосферу среди неподвижных стволов и низко наклонившегося звёздного неба.

  - Есть нюанс, - продолжал Чеслав, невольно приглядываясь иногда к спутнице, - она подуспокоилась, оказавшись вдалеке от толпы, движения стали грациозней, свободней, темнота и напряжённость словно были для неё родные, лицо разгладилось, она даже охоткой держалась с инквизитором под руку, он перестал затискивать её пальцы, что б не дрыгнулась. Вместе с тем огненный ощущал насколько сейчас Ярса трепещуще близка к своей звериной ипостаси, что обманчивы и это лицо и тонкие кисти, что она слышит и видит в ночи гораздо больше его, чутче его, и пожелай она сама  – сольётся с окружением, как глубинная рыба с волной, и не будет у него никакой власти её дозваться.

  - И он в том, что пока ничем подтвердить слова Ивлина не представилось, - они уже приближались к небольшому белому домику с побитой черепичной крышей, за него убегала тропинка, и виднелся ещё один, деревянный с плоской крышей и маленькими оконцами – сушильня, - Мы с ним достали  из могилы гроб Реджины, и там была только земля. Исчезло тело. Может Ивлин – лгун? Но зачем? В народе говорят разное, чаще– про яростного зверя, пришлого,  что малую растерзал. Видели её до погребения пятеро – священники, отец, ну тот думаю с ума спрыгнул и не особо доглядывал, староста, солидный такой фрукт, не первый год у них верховодит, да божевольный Шенфельд Вашка, местный зельевар и травник, к нему и путь держим.

Яблони уже полностью скрывали застольный луг. Ветер временами перебирал их плотные листья, то сухо надсадно вздыхая, как больной, то словно каменея. В обоих строениях было тихо, и в обоих чуть брезжил свет.

   - Я загляну в дом, а ты сходи проведай мастерскую знахаря, - шепнул инквизитор Ярсе, - Только за ради Фойрра, осторожно и зубами на право на лево не клацай - мы пришли поговорить.

Отредактировано Чеслав (01-08-2018 19:54:32)

Глаза знахаря медленно, как у обморочного, озирали предмет за предметом.
Всё знакомо Шенфельду в его падворке, всё привычно и на своих местах – глиняные плошки, ступки, расписанный красными птицами заварник для отваров, мотки холстины- процеживать.. Хозяйственный широкий казан… Маленькие, под узкую вашкину ладонь, начищенные серпы и востроносые лопатки - для собирания. Пышные веники лугового мятлика под потолком, ростки омелы, беловато зелёные пучки ромашки, малиновые ветви и  чёрносмородины.  По стенам, под буквицами - мешочки с аиром, головками чеснока, липовым цветом, листьями благородного лавра. Стоит душистое травяное благовоние.
Смотрит знахарь, смотрит слепо и не видит. Другое перед его взором.
   … строгий отец, не ласковый. Мать изгорела в неведомой хворобе, и не помнил её, детство с отцом вдовели. Дом зажиточный, коровы, куры. За книжками, в заперти, без приятелей и гульбищь бежало детство Шенфильда, как во сне. По выходным родитель саморучно стегал его арапником – всегда вину сыскивал. Верил что в благо.
   ... в окошко с плохими стёклами иногда видно соседскую девчурку – русые волосы и смешные ямочки на круглых щеках..солнечный луч в пыльной кладовой..
   ….Весвольдский учебный дом – голодно, сквозняки, крысы. Чужые для языка названия, аскетичные учителя в чёрном, как вороны, сверстники зазнайки. Городские родители забирают своих чад на выходные  по домам… Вашка  морозными вечерами один в пустых неуютных классах – зубрит на память.
   … поддались науки мудрёные - шагнул через класс, потом ещё. Товарищи стали вслушиваться – уж больно широко знал, повадились клянчить содейства в зельеварении учебном, а там и для продаж. Жизнь шатко оживала. Загорелись водить нескладного вьюношу в компанействе по притонам, спаивать для смеху. С визгами охотно трясли юбками грудастые блудни – фу мерзость, дрянь, алчная кобелиная похоть, - Шенфильд пытался как все но не хотелось, не моглось – душа содрогалась ужасно и нутро не приемлило, - бежал, таился, мечтал об ином…затаенно.
   ….вернулся в Ровильче при деньгах и знаниях, схоронил прилично отца, занялся успешно врачеванием. Слыл чудаком добряком на округе. Детвору с ним привыкли оставлять, и тут, после смерти Реджины как подменили Вашку. Словно оборвалась струнка, на которой держался весь организм – покой, сон, здоровье – всё потерял в одночасье…

   Ничего не давали жалобы Творцу. Пересохшие губы Вашки шептали покояние механически, безнадёжно. Накинув петлю на шею он стоял на покачивающихся ногах, и увидел выступившее из темноты мертвецки белое лицо в шафрановом венке, стылые  агатовые глазищи.

   Замотал в ужасе головой, как старый конь которого тащат в поводу на скотобойню, «чур меня» - шагнул, потерявшись, сам не соображая куда, - сверзся со стола.  Беловласый призрак подхватил его, с силой нечеловеческой,  - Отпусти, ты не понима…отчаянно рванулся,- костяной змеёй боль перетянула шею, задёргались ноги, могильно, мучительно потемнело в глазах, тело зашлось ходуном, наливаясь свинцовой тяжестью.  И- вдох! Надсадный, больный, натруженным горлом, слабой грудью. Трясущиеся пальцы сами уже растягивают удавку, ради Творца, - дышать!

   Призрак не стал миндальничать, а заговорил кортаво и зло. Замороченый Шенфильд прозрел, что никакой это не дух мартвых, а  чужачка, которая добивается от него каких то россказней. Вашка слабо рыпнулся - когтистые девичьи руки тряхнули его как куль. Пытался отнекаться – всхилпы да хрипы, -неволей пошёл. Незнакомка чуть не волоком тянула за собой травника, а тот даже заорать не догадался, в таком был угаре и нервном потрясении всего существа своего.
                              ________________________________________________
       
На морщенье Серой инквизитор и ухом не повёл – много чести. С вопросами отвечал, что успел, о ритуале кивнул, - верно мыслишь, на один только замешкался:
  - Что за мудрёное слово похожее на куртизанку? Потом переспросишь Ласточка, как будет время безмятежно рассиживать, пришли уже.    
   Ярсу он к сараюхе не случайно отправил – сомневался в её навыках комильфотно разговоры разговаривать, и посчитал что послоняется она там, мирно, среди охапок  лекарственных сорняков, да и вернётся. Он же тем временем успеет со знахарем покумекать. Вышло, однако, всё не по так.
Глинобитный одноярусный домишко оказался закупорен, как хороший улей  на ночь. Вальдштайн навернул круг, и убедился что все на крепком запоре. И ставни, из под которых сочился робкий свет, и свежих досок основательная дубовая дверь . Изнутри вот или снаружи правда – Фойрр весть.

   Выбрав ровный участок стены, инквизитор прижал ладони, изменяя структурность, закрыл глаза,  задержал дыхание, и  широко шагнул вперёд. Диффузия болезненно пронзила его, словно воткнулись иглы и протащили сотню суровых ниток в живой кровоточащей плоти. Свезло что стена быстро закончилась, и не оказалось за ней у травника какого нибудь подвала в пять локтей глубиной, никуда Чес не рухнул, а оказался в узкой комнатке, огляделся. Лепестком тлела ломпадка в углу. Длинный резной шкаф, сушёные гербарии на стенах в множестве, холостяцкая узкая койка.  На ней, укрывшись с головой собачьим шерстяным одеялом лежал кто то маленький, подобрав колени. За пазухой у Чеса котёнком заворочилась задремавшая дригло, выглянула любопытным глазком бусиной. Инквизитор, приблизившись к кровати, потянул угол, открывая туго набитые можжевеловые подушки…  Вгляделся, тронул прядь льняных волос… "Ладная.."
                                       _______________________________________
   Серая уже дом почти обогнула, начиная серчать да хмуриться, как застала инквизитора бесполезно сидящем на колоде для рубки двор и наголаживающим свою чашйчутую питомку. ( только только успел вынырнуть и осесть, всё тело от повторной диффузии ныло, как одна нога отсиженная). Ярса рассказала, как смогла, что застала в сушильне и выпустила наконец тощую руку Вашки, оставив синячины отметины.

   - Ты ведь Шенфильд, травник? – уточнил Вальдштайн у белобрысого, и получив настороженный кивок, продолжал,  -  Извини за нашествие в неурочную пору, но нам с Ласточкой позарез нужны подробности о смерти маленькой Реджины, ты ведь видел её перед похоронной службой?

   - Я не обязан вам отчётов давать, - глухо выдавил из себя Вашка. Руки его привычным жестом достали из кармана чистый полотняный мешочек, паучье длинные пальцы выдернули пару мелких листиков, - сунул себе в рот, принялся медленно жевать.

  -Верно, - негромко подтвердил Чес, - Но кое кто подсуетился, и покойной девочкой заинтересовалась Инквизиция. Можешь помочь сейчас нам, и лети себе с благословеньем Люциана, хоть в  петлю, хоть в бега на край света. Иначе висеть тебе на крючьях в каменном мешке без окон и дверей, уж проводим,  – пока сам рассказывать не запросишься.

Как ни кинь, а все клин, - понял Шенфильд. Не отвяжутся ж, супостаты, по рожам видать, - он тоскливо переводил глаза с одного на другую и обратно, - Либо сейчас рот зажмут, да будут глаза выковыривать, либо позже на инквизиторской дыбе ноги руки повыдирают, - знахарь попытался успокоиться и принялся покорно бубнить заученную байку.

  - Гладко стелешь, - хмыкнул инквизитор, не спускавший глаз с лица Вашки, - А пойдём ка, друг наш ситный, прогуляемся слегка, - потянувшись, поднялся с колоды. Дагире атласным колечком пристроилась на плечо, близко к шее хозяина.

   -Куда это?, -знахарь нервически хрустнул пальцами.

  - В одно покойное место…

Отредактировано Чеслав (14-08-2018 06:23:14)

Шефнильд и стоял покорным столбом где велено, опустив нескладные руки плетьми и отупело двигая челюстями. 
    Напугался он по началу, как вылетело страшидло зубастое, а оказалась девкой, стройной станом, да припомнил россказни о тважах бесовских, тех, кого Фойрр приставляет к особо усердным своим неофитам. Помощники из тважей видные, радетельные, и клады они и людей рыщут, и советчики, и блюдодеи. А как выходит срок инквизитору житья бытия, усаживается на грудь ему, и ловят последний вздох, с отлетающей душой его, и несут её, в когтях крепко - отцу своему огненному.

Как Ярса первый раз сгинула, инквизитор с Шенфильдом вроде пустячный разговор завёл – про где учился, сколько и чему, да чего в столичном муравйнике запомнилось?  Просто, на ходу, человечно так – знахарь дух перевёл, от злобной девки передохнул, настроение своё пакостное терять начал, отвечать всё бойчее, подробнее, зарываясь в память как в песок черепаха, мягкое нутро спасающая, пока не бросил огненный, мимоходом: - Любушку свою зря под замок не прячешь, у тебя ж и хворые и детвора бывают, - Вашку словно пыльным мешком по голове оговорили. Шёл дальше онемев, снова мыслей не мог собрать.
                                                  ______________________________________

   Еле поспевал инквизитор за Серой в потёмках. Только на острые лопатки иногда зырил, а остальное вниманье– под ноги, что б об пеньки колдобины не споткнуться, да от неприветливых веток уворачиваться. На краю ямы взял из её рук увядшую мятную шкурку, принюхался, - ни черта. Пришлось верить перевёртышу на слово. Коснулся горячего острого плеча, чуть отстраняя – помнил как вскинулась от искры, - зажёг в ночи плавучий огонёк- светляк, присмотрелся близко к яме, тут уже приметил достаточно.
   - Тебе, Ласточка, сподручней в темноте, приведи нашего травофила –висельника  сюда, - попросил. Ярса в заросли как в тёмную воду канула, - только поясница да жилистые ровные ноги мелькнули молочно лунным, рубцами- зарубками, чумазыми пятками.

   Скумекавший на тропинке Шенфильд куда волокут его, заартачился, в нервозности дойдя до предела, и даже удирать всполохнулся, но не осилил, сник, задышал тяжкоо на краю ямы, затрясся, и как в омут головой, без допроса, завинился отчаянно, жалостно:

   - Лжа, лжа про зверя, милсдарь, это Морошана выдумки! Человечьих рук злое дело над Реджинкой, но с чего да зачем кому такая страсть – не ведаю.. и предположить не на кого.. Я ж и нашёл её, бедолажку, - Вашка, затравленно, расширенными зрачками сверлил  рытвину,   - Ходил в лисий час, кипрей собирать, сошёл чудась с тропы – по колено в землю увяз, посветил фонарём – ельник уложен, дёрн.. я залюбопытствовал -разгрёб…признал дитёнка… - у знахаря вырвался всхлип, надрывный, - И не смог оставить её в земле… она словно снулая была, ручки ножки ещё гнулись, но мертва… Мертва, клянусь  покровом Творца и благостью Его! На горлышке ранки, как от стекла, но бескровные, щёчки тёплые…- Шенфильд зажмурился, лицо его исказилось искренней мукой, голос надтреснуто пополз вниз, как и сам знахарь – осел мешком на жёсткие лесные травы возле ног инквизитора и Ярсы, - Хотел отнести тельце в посёлок… и как хвороба меня одолела – не думок ни сил, будто высосал кто меня до донышка… людей звать – язык присох.. посадил её, вон туда, - Шенфильд поднял трясущуюся руку, указывая на камень, истерично хихикнул, зашёлся визгливым смехом и сквозь него просипел: - Да вон… Вон же ОНА!... Сидит…, - и повалился, сердешный, закатив глаза, прямо в яму.

Инквизитор машинально проследил куда указали – замер, обозревая призрак. Ледяное дыхание коснулось его, обволакивая, сползая по спине под рубаху каплями могильной росы.
  -Смотри кто тут  у нас, - шепнул он подавшейся ближе Ярсе, не разбираясь в состоянии волчицы, но пытаясь ободрить, - Мирная она, мне думается… может и вызнаем правду то… Не лезь, пока со мной чего плохого не случилось..

С чернеющего неподвижностью зеркала озера, начинал подтягиваться сизый туман, небо у горизонта чуть светлело – ночь двигалась в убыль. Давя и выкручивая в себе липкое ощущение потустороннего ужаса Чес вышел на прогалину и медленно приблизился. Девочка сидела ровно, зябко, по ребячьи, потирая ногу о ногу, словно они у неё мёрзли. Круглолицая, ямочки на щеках, большие дымчатые глаза в пёрышках тёмных ресниц – очень красивые..Белёного холста длинная рубашка, не ношенная, чистая, увядший венок на расчёсанных в пробор белокурых волосах…

  - Здравия, Реджина, - инквизитор понимал абсурдность, но время катиться, разговор заводить надо  - призрак настороженно засмотрелся на чужого взрослого, потом застенчиво, по домашнему улыбнулся, и кивнул в ответ, - Меня просили тебя отыскать, все с ног сбились… Поговоришь со мной?
Хорошо было видно сквозь покойницу  мох, грубой рваниной покрывавшей каменную скамью, на которой она сидела.
- Поговорю, ты ж не тать- моё имя знаешь, и рыскал меня,- снисходительно ответила, - Я не потерялась, я заснула, и теперь сижу здесь, батюшку жду. Позовёшь мне его?
Мёртвая аура вокруг призрака давила на огненного, вступая в глухое, пока скрытое противоречие с привычной ему стихийностью.
   - Позову, раз просишь. Расскажи только где его искать, да что с тобой приключилось?
   - Где искать? Да небось по коровникам бегает, ищет меня, - проказливая улыбка, - Думает что я запряталась от него, как тогда, когда крынку молока разбила, а я ж не нарочно, оно само мне под ноги опрокинулось, вот ей – ей! Ты ему просто кажешь, что я здесь, а как оказалась – не упомню… не серчай уж..- Реджина, словно извиняясь за беспамятство своё, пожала худенькими плечиками, - Ничего не упомню..
   - Батюшка твой наверняка где то по близости, - превозмогая гнетущее говорит Вольдштайн, - Я тебя сыскал и он скоро сыщет – дурней меня что ле? – между дружелюбных слов вплетает маг слова потайные, неслышные, и мелкие искры ворожаться  у прозрачного лица девочки, -  Давай пока посмотрим, вместе, как ты сюда дошла, одна, без провожатых?, - каменюка из земли всего то выступала локтя на полтора, рослый инквизитор присел на корточки и оказался головой почти вровень с убиенной, - Вот книжка с картинками, смотри в неё..- он развернул перед маленькой мёртвой  сложенные ладони, - День, другой назад, ещё один…Вот ты дома… Что ты видишь?
Уставилась послушно, глаза сомнамбулы, в пол лица:
   - Плету себе венок, рыжая Баська поймала муху и ест.. батюшка что то чинит в углу…
  - Что ещё видишь?
  - На столе маковники, ах свеженькие!.. кто то пришёл – разговаривает с батюшкой в сенях, мы с ним пьём квас, я зеваю,  и засыпаю крепко..

Инквизитор примечает - у него нестерпимо зудят ладони. Старые многочисленные шрамы от огня – на пальцах, запястьях, - открываются и сочатся кровью. Чес, скрипнув зубами, терпит, спрашивает ещё:
   - Посмотри внимательно, вот кружка из которой ты пила, видишь, кто наполнял её для тебя?
Стылый воздух собирается коконом, замыкая внутри себя дознователя и Реджину, кровь  стекает обильно, руки до локтей покрылись ранами, соединённые ладони слиплись мясом, в ушах нарастающий,нестройный гул, - Чес затягивает, рискуя, дожидаясь ответа на пределе сил.

  - Сейчас… призрак сосредоточенно вглядывается в кровящие линии, - Батюшка своей рукой наливает мне. Говорит что б напилась в волю, и мы пойдём далеко, далеко, и что я.. хорошая девочка.

Отредактировано Чеслав (23-08-2018 02:51:52)

...-Настоечки бы моей бутылёк, почтенный, пошаришь в закромах? – зычный голос Тонзы в летнем воздухе дня заискивающий, нарочито небрежный, мол так, за малостью зашёл, коли нет так и не шибко надобно.

   -Я делал ему тинктуру из амониты мускары, - объясняет Ярсе срывающимся шёпотом Вашка. Бормочет, вжавшись в дерево, уставился припухшими глазами на тонкий осоки лист, прилипший к бедру перевёртыша. Лист ровный, как разрез вострым ножом. Таким же вострым, каким  запачканные травяными соками пальцы Шенфильда срезают с пня маслянистых лисичек, таким же, каким резали тонкое, как у птенца, горло погружённой в насильственный сон Реджинке. Вашка готов смотреть на эту линию листа, как пришитый ниткой за зрачок, лишь бы не туда, не к проклятому камню, не на белую рубаху и склонившееся к ладоням инквизитора хрустальное личико.
   - Тонза очень скучал по утонувшей пятому году жене, - продолжает проникновенно бормотать травник, - И начинал он выпивать…-рослый, быкообразный медник неловко кланяется Шенфильду поясно и бережно прячет за пазуху флакончик дутого стекла, - Делал раз в пару месяцев, каждый раз писал сколько капать, мизерно,  да заставлял повторять, - Вашка сам цепляется за жёсткую голую девку, не хочет что б его отпускали, страшится чёрного леса за совей спиной, и муки душевной внутри себя, а пуще всего – той, белёсой, голоногой, в невестином венке увядшем, - Я ж не знал… я ж измыслить не мог и додуматься….- его отброшенные кисти падают, как отрубленные, Ярса ускользает.

   Могильной гнилью светится венок Реджины. Холодом несогреваемым веет от личика и рук её, изо рта – чудится инквизитору, - ползут мушки чёрные, проворные, и кукольные глаза, ресницами опушённые- пустые, бездумные. Клонится мёртвая головой,  хочет уткнуться в кровящие ладони, открытые раны. Чеслав и пытается разомкнуть их, отпрянуть по добру по здорову – а не может, словно парализованный- скованный. Надрывнй лай под ухом – остервенелый, злющий, требовательный, как ухабы на ровной дороге, - дёрг звуком, дрёг, шмах! -  тёплой ежистой шерстью по щеке мазнуло, запахом мокрых листьев,  - инквизитор прянул, выдохнув как пловец, руки отводя, - призрак с плачем стоном в  другую сторону ёрнулся, и раскурился летучим дымком по над особным камнем без последа.

   Чуть не сел, тут же, от навесившейся Ярсы, - Ты давай, сударыня Ласточка, нежнее…я не плетень чай,- кое как шутканул, противной слабостью чувствуя упадок сил магических, - Идём идём…. Обойдусь я без его перевязок. Эй, чадофилус,  благодатных ровильческих полей, высокая и малыя, - это уже Вашке, сидящему спиной, сцепивши нервные руки, - Сведи нас  к дому батюшки малолетней Реджины, да без выкрутасов, - нашарив в поясной сумке  моток чистой холстины Вольдштайн начал сам, на ходу, обматывать ладони на одной, а после второй руке, еле еле хватило только что б не мокло, - А  то спокойным не помрёшь. И вообще, - Чеслав прикусил зубом ленту перевязки, что бы надорвать концы и завязать покрепче, - Забудь про верёвку, слышишь меня? Не умереть ты должен, - отстрадать. Помнить, каждую минуту жизни,  дело рук своих, искупить, замолить, возвращать и поддерживать жизнь – и омоется, через позор и боль душа твоя, и простится.
Знахарь топал молча, опустив вымученные глаза, но слушал внимательно. Лукавый инквизитор, навидавшийся самоубивцев, знал чем подцепить экзальтированную натуру, держащуюся на волоске отчаянья над дном бездны, и слова его пали в  благодатную почву.
                     

....В низкой старой бане, на окраине Ровильче, пальцами спицами торчат в рассохшемся подоконнике тонкие церковные свечки, мерцают. Орэся сидит на полу, подобрав ноги, в праздничной рубахе, просторный ворот сполз, оголяя смуглое беззащитное плечо. Венка нет на ней, косы распущены густой смоляной волной до пола. Бесформенная мягкая фигура перебирает её послушные пряди, разговор ведёт еле слышный, потаённый, лишь для двоих. Девушка кивает, всё ниже опуская голову, словно становящуюся неподъёмной, словно отражение той, призрачной.. Оплывающие свечки дрожат и гаснут в духоте – одна за одной...

                     
   - Здесь живёт, - Вашка указал на небольшую белёную известью хату. За высоким добротным плетнём, горбатой грибной шапкой, еле виднелась над ним тростниковая кровля.
  - Подожди нас здесь. Приметишь оказию какую – ори во всю глотку, словно тебя режут, буди народ, усёк?
   - Усёк…

   Инквизитор толкнул резную калитку – не заперто, и настороженно пошёл к хате. Под рубахой, уцепившись на шнурке с амулетом у него затаилась дригло, чуть живая – уж очень она мертвячьих духов боялась, и только только от Реджинкиных эманаций отошла, как снова улиткой закаменела, чуя недоброе.
   Дверь здоровая, под рослого, открылась без шумно, намаслянные петли не скрипнули, словно ждали  незванных гостей.  Ярса, порыскав вокруг хаты сунулась за инквизитором, хоть он и отмахнулся рукой, - постой ка ты, ретивая, за порогом, да разве такая слушается?
   В сенях пусто, тихо, ступили в жилую горницу. Толстые глинобитные стены, на окнах – занавеси, большая печь по середине, кочерги, ухваты, плошки да чугуны хозяйственные, образ Творца в углу. Лампадка возле него без пламени, и в печном горниле – пусто. Везде чисто по нежилому.
Один огарок в черепке теплится, на столе крытом светлой скатертью, за ним и сам хозяин сидит – Тонза Медник. Плечи горой, бошка брюквой, нос как пятак, но с кулак – бык быком, только рогов да бубенца на шею не хватает.

....Вашка сидит на лавке под плетнём – прутиком в пыли узоры выводит, думу думает. Так увлёкся что и охнуть не успел, как колеченная пятерня ему рот заткнула…

   - Чего вам, проходимцы, в моём доме надобно? – густым басом вопрошает Тонза. Спокоен, вроде и не удивлён даже, но слышно что голосяру сдерживает – не хочет шума до соседей.
   - Что бы ты ответ держал за мученическую смерть ребёнка, да за бедовость с нашими товарищами, - не став ходить кругом да около заявил инквизитор, пожалевший что его арбалет не под рукой, - могучий селянин начал подниматься после его слов.
   - Обороть меня желаете? – с ухмылкой от уха до уха спросил он, стремительно поднимаясь и поднимаясь, вытягиваясь бесконечным телом,- Чес аж проморгался,- Чур меня!,-  на его руках вспыхнули языки пламени, слух уловил в сенях шорохи, но не до оглядок уже было, -  Тонза, упёршийся лобастой бошкой под потолок, и раскинув на всю горницу, от стены до стены мозолистые лапищи, и камнем пал на инквизитора.
   - Хватай лесную блядину!, - четыре грубые руки клещами вцепились в Ярсу, душа за горло, крутя, оплетая заговорённой сетью.

Отредактировано Чеслав (20-09-2018 23:50:20)

Как закривилось лицо Тонзы вкривь да вкось,  будто  кусок мягкой глины в руках растяпы- гончара, как потянулось  дюжее тело сотней позвонков под самую притолку, - дошло до инквизитора что от человечьего давно под этим кровом едино только дух жил, и тот  лишь малой Реджинкою сохранялся.

Что за враг нечистый помыкал телом медника? По воле самого несчастного, или по злой ворожбе соседской ?- Вольдштайну было не до размышлений – вспухший мешок с костями, урождённый Тонза, растопырив загребущие оконечности, ринулся на него, готовый рвать, в землю топтать, беседами не утруждаясь – и убил бы на месте, кабы инквизитор, руки вскинув, не отпихнул его гудящим огненным потоком, изо всех сил. Пламя, нацеленное без промаха, охватило исполина, живыми змеями оплетало, горящими когтями втыкалось, жгло, жарило, глодало – Тонза заметался, пытаясь сбить, погасить – сшибая лавки, кадки, ухваты да горшки  у печи, в дребезги!  – инквизитор не опускал рук, не давал нелюдю хода из огненного водоворота. Горело уже всё вокруг – стены, крыша, занавески трепыхались беспомощными крыльями, кафтаны да шапки на крючках, брошенные у входа лошадиные попоны, подушки  и войлочные одеяла, с тяжёлым чёрным дымом, как покойники,- где то рядом заполошно выла Ярса, - Чес не мог ей прийти на выручку, всё в огне- искры осиным роем до потолка – бабаах! – провалился шмат тростниковой кровли, с рыхлой пылью, - пора удирать без огляду. Инквизитор к дверям – ревущий Тонза, с кусками дымящегося мяса, отстающим от костей бросился, волоча ноги на перерез, всё ещё огромный, тяжёлый как бык, - инквизитор в другую сторону – а там лишь хлипкая лесенка на глухой от дыма чердак, - взлетел по ней, голову от горящей трухи прикрывая. Медник сунулся было следом – но на первых же ступенях проломил, бычара, штакетину, заорав должанул тонкие жердины, - как пойманная в кулак муха забился о стены хаты, - всё пошло ходуном и цепляясь балкой за балку, - рушиться. С чердака Вольдштайн, даваясь дымом,шатаясь, через дыру выбрался на расползающуюся под ногами крышу, и с ворохом тлеющих камышин скатился, как с горки,  - грохнулся в пахучие малиновые заросли у плетня.

Не шибко высока высота,  и кусты огненному  милосердно подстлались – не разбился Чес, только ободрался, да сознание отшибло кратковременно – как раз оборотницу егерь успел за шкирятник  к дому старосты доволочь без сантиментов.

Пришёл инквизитор в память, лежит, смотрит на звёзды в небе, что почти растворились в утренней дымке..где то топот, гомон людской, растревоженный  а ему что до этого..и так сил магических трачено было, на волшбу для убиенной, а теперь и остатки выплеснул.. голову не хотелось поднимать, - мутит, веки тяжёлые, - к Фойрру под хвост пусть всё катится..  – но дригло  настырно пищала что то, прямо в ухо, тащила лапками за воротник, щекотала нос,   в хоре людских голосов прорезался хриплый клёкот Ярсы, и Чес упираясь в землю и морщась поднялся через силу.
  - Не сплою я , не сплю, угомонись, - подставил ящерице руку, на которую Даги прицепилась, сложив изумрудно чёрные крылья, отряхнулся от пепла и листьев малины, вывернул на видное место бляху с фениксом, до поры подсунутую глубже под воротник и пошёл. Правда не к общему сборищу, а к догорающим остаткам хаты.

   - Утра доброго, почтенные, – громко окликнул селян, ещё суетящихся с вёдрами вокруг пожарища. Те нестройно ответили, таращась на чужака.
  - Дело Инквизиции тут, не откажите в помощи.
   - А чой тебе от нас надобно, Фойрров пособник? – ответил вихрастый нагловатый парень, пока остальные жались, разглядывая невесть откуда взявшегося огненного. Кое кто перешёптывался, признав Чеслава виденным за столом на марьяннике  среди общего гульбища.
   - В соседе вашем, Тонзе Меднике, жил не тужил дух демонический, - Вольдштайн специально говорил спокойно и негромко, кучка людей, прислушиваясь, сблизилась к нему, - Он и малую порешил, кровинку свою, с пособниками, - раздались тревожные голоса – вопросы… - Кто веретено колдовское  запустил,  что потянуло жизни на дно бесовское, сгубил душу Тонзы и дщери его – того сыскать надобно. Если хотите спать спокойно в своих домах и за детей не боятся, что найдут их, опоганенными, как Реджину, в чащобе лесной, - помогайте.
  - Ищем среди углей кости да куски мясные, - пояснил инквизитор, - Наши алхимики из них много чего прознать смогут. Если чего странное  в руки достанется – тоже несите, - и двинулся  к почерневшим стенам.
Пара  тройка крысами ныкнулась по хатам, от греха подальше, остальные, растерянные всем навалившимся, да пьяноватые, кто ещё в венках покоцанных, – потянулись за инквизитором ковыряться в головешках.
                                  ___________________________________________

   Ран, почивавший на мягком тюфяке гусиного пуха, почти проснулся, заслышав голоса да скулёж под окнами. Его, сонного, с полуночи перенесли в летний флигилёк у старостиного дома.
   - Кто.. чего там? – еле еле моргая пробормотал он.
   - Пастухи стада гонят на выпас, да собаки лают на галок, спите, милсдарь, - маленькая натопленная горница, окна зашторены, тускло светит в углу ломпадка у лика Творца, у лежанки инквизитора мягких округлостей силуэт.
   - Подниматься надо… Дело же.. Куда там Чеська запропастился?
   - Кто, простите?
   - Да сослуживец, - долгий зевок, - Вместе ж приехали.. по делу убиенной Реджине..
   - Какой сослуживец? – медово тягучий голос умело изображает удивление, - Вы, господин хороший, вчера  в одиночестве до Ровильче жаловали…
   - Как так? – вяло удивился Суарес, примащиваясь удобнее на бок, ладони складывая под щёку, - Вроде ж вдвоём..Туманится что то в голове..Правда один? Ну один так один… Сон про златогривых кобылиц досмотрю .. и за дела..
   - Правильно милсдарь, досматривайте… - с пухлых пальцев на лицо  рыжего инквизитора  слетели капли сонной росы, - Днём и за дело примитесь..
                                                            ___________________

   Большой двор у старосты, утоптанный, вишни по краям. Часты на нём и сходки о делах сурьёзных, и посиделки с медовухой– Морошан каждому селянину рад, половине Ровильче  деверь, крёстный, либо побратим – со всей почти округой в родстве- кумовстве.
Туда и затащил егерь Ярсу, - бросил, затихшую,  у дровяной кладки , да сам поодаль встал – пусть народ дивится на девку повязанную. Но глаз не спускал.
Старосте уже бабки шептуньи, расспросившие мигом бравого ловчего, доложили и про поимку белянки, и про смерть одного из пары волчатников, и про пожарище –что  сгинул Тонза  в горниле огненном, но и второй Фойрров пёс с ним голову сложил.
Подождали пока люд накопится, наговорится. Знали – все будут ждать слова старосты Великая и Малыя, без него ничего не решится и не сдеется.

Вышел Морошан, на крыльцо- высокий, важный, чутка хмельной ещё, заткнул пальцы рук под шёлковый пояс – под животом бочоночком. Люди собравшиеся, кое как одетые, кто в исподнем, кто в одеялах на плечах, женщины в некрашенных ночных рубахах, косы трёпанны со сна, мужчины  с отёкшими мордасами, бороды вениками.  Все мятые, ошарашенные. На Ярсу глядеть стремаются – парни по моложе только зырят одобрительно, девчины косоротятся, по солиднее кто глянет – да и сплюнет сразу, отворотится  и оберёгом лоб свой черканёт.

Небо уже синевато белое, утреннее – солнце тусклого золота горбом выползает, медовым отсветом по лицам мажет.
   - Родные и други мои!, - обратился староста к собравшимся, - Налетела беда в наш милый край, злое дело сотворилось над безвинным чадом, и залились сердца наши, неутешно, горем и слезами.
В толпе раздались сочувственные всхлипы женщин. Мужчины, пощипывая бороды, слушали  во внимании кое бывает у не до конца проспавшихся людей, ловя слово.
   - Кто из нас не молился, кто не просил Всеотца о поимке и покорании лютого зверя? И вы и я – лбы в кровь поразбивали у алтаря, радея за справедливость. Свечи в локоть высотой ставили. Молитвы заказывали, отец Фрихтор каждую записульку помнит, - тучный  священник, незаметно вышедший вслед за старостой, патетично закивал головой, так что железные очки чуть не съехали с его носа, - Все стенали и просили пресечь и наказать изверга, порешившего жизнь детиночки.
   -И услышал нас Всеотец ! , - голос старосты, зазвучал колокольным отзвоном, тяжёлой медью, - Охотники наши, одной жизни ещё лишившись, изловили дичиху срамную, мясоеда, убивцу под чужой личиною, - зверя  перевёртыша, вылюдье лесное!, - он эффектно указал пальцем на скорчившуюся в сетях Ярсу.

Люди державшиеся до той поры от пленённой подальше, прихлынули, ещё и запоздавшие  с соседних дворов подтянулись,лезли друг другу на плечи, - в оборотницу тыкали пальцами, галдели уже яростно, вот и первый булыжник полетел – правда пока мимо, чей то неловкой рукой.

   - Не касайтесь её, друже,  даже вилами! – Морошан важно развёл ладони, призывая селян к покорности, - Судить мы её будем, судить и наказывать, - по заветам Всеотца и по милости его!
   - Судить! Судить! – жарко загомонила толпа.
    - Судить! – заорал Чес приближаясь к старостинуму двору с кучкой людей, помогавшем ему на пожарище. Народ заоглядывался на его хриплый голос, притих гадая – эт ещё кто и зачем вылез?

   - Гляньте, тетушка, - толкнула острым локтём Хамониху Дина, - Это ж второй инквизитор, из приехавших до ночи, по которому  Рэська сохла! А мы то с ней гадали куда он, чертяка трепливый, запропастился от гулящей кумпании.
   - Какой второй ? –рассеянно  переспросила простоволосая трактирщица, закутанная в козью шаль до колен, - Разве был второй –то?
   - Ну хорош вам, чай память то уже не девичья, - ехидно отозвалась молодуха, - Вы нас сами с ними и отправили – покормить да усадить, двое их было, запамятовали?
   - И ничего я не сохла, - ввернула хмурая Орэся, кутающаяся по самый подбородок в такую же как у женщины, приходящейся обоим смуглянкам родной тёткою, шаль, - Подарил безделушку, за красивые глаза, - молодец, а уж куда звал, да что плёл – не моё дело, я валиться на спину  под каждый куст, как некоторые, привычки не имею, - девицы обменялись колкими взглядами.

  - Судить! Да не эту глазастую, - Чес махнул на Ярсу, словно ничего в ней диковинного и не было, - Она припадочная, болящая, от родни через забор удрала, с неё взятки гладки.
   - Дак она ж служилого человека порвала, - обеспокоенно проговорил ближайший мужик, - Вусмерть.
   - И голяком!, - пискнула щекастая толстуха рядом с ним.
  - Служилый сам, не разобравшись, на неё с рогатиной кинулся, ульв ему примерещился, с пьяных глаз, - инквизитор как взаправду было дело между оборотницей да егерями видеть не видел, поэтому молол языком что ни поподя, но тоном убедительным, - Ночи сейчас тёплые,она  телеса прохлождала, так и голова горячая  в разум приходит. Столичные лекари на такое особые рецепты пишут, почасовники, с печатями, особенно сударыням со свербением в чреслах.
   - И што – таки помогает?, – вякнул какой то зубоскал, под сдержанные смешки соседей, - Чегось ржёте, как кони над овсом? У меня жена, того етого….

Сбитая с позы обвинителей толпа, ещё не успевшая  распалиться гневом, загомонила снова – но уже потише и рассудительней. Ульвов в их краю отродясь не бывало, а про огненных  всякого непотребства все наслышаны, и увериться, что голая девка, с думалкой не на месте, шлялась в марьянник с инквизитором им было куда легче, чем представить её в косматой шкуре лютым зверем.

   - Приветствуем в Ровильче, господин инквизитор, - подал голос Морошан, сдержанно улыбаясь, думая : "Жаль не здох ты, семя демонячье." Он успел уже покрутить ситуювину в своей голове так и эдак, перешепнуться с Фритхором, да с домашней бабкой, у его ног на ступенях сидящей, которая и сплозла старой лисой незаметно куда, - Я посёлочный староста, Морошан Стрыяс, не извольте гневаться что у нас после марьянника  этим годом не спят до полудня, как у честного люда принято, а спозаранку ор и суета. Вы, видать, разведали уже чего?
   - Тонза Медник своими руками дочь порешил, - кивнув на  приветствие старика громко ответил Вольдштайн, - В его виде давно среди вас злобное отродье проживало, - ахи охи раздались со всех сторон, шёпотки, кое где слышалось , - Да я давно замечал за ним странное….- - О том поведал дух Реджины, - толпа боязливо сгрудилась плотнее, - И сам он себя выдал, пытаясь меня жизни лишить. Был кто то из односельчан у него в пособниках, - весомо проговорил инквизитор.
   - Что за горе без вины на наши головы, - лицо старосты исказилось страданием, - Кто ж мог в таком деле ему играть в руку? У нас, на округе, с магическими талантами то не ахти пыхти. Я отродясь - без малейшей искры, и на кого подумать – ума не приложу. Может залётный кто смутил его?
  - Сам хотел бы знать, - скосил под наивного Чес, - Тёмное пока дело, неясное.

У кого рыльце в пуху, ясно красно, – но что с ними прикажете делать сейчас усталому инквизитору? Тыкнуть пальцем и сжечь прилюдно здесь, под вишнями – толпа могла вздёрнуться, не отдать старостишку. Вязать по рукам ногам, да вместе с сонным Суаресом на телеге, как баранов, до инквизиторских застенок везти? – силы были на пределе, магии – крохи, а ещё ведь Ярса и товарищи её, да волчатник где то под боком трётся(егерь , увидя что настроения толпы переменились, пятясь пятясь - растворился в тенях душистого сада).

  - Днём дознаем супостата, а сейчас бы покемарить чуток, где нибудь, - инквизитор перевёл взгляд на спелёнутую сетями Ярсу, - Нам.
   - Под мой кров пожалуйте, - солидно выступила Хамониха, прямо глядя на инквизитора, - Устроитесь отдыхать в лучшем виде, милсдарь, вкусно есть сладко спать, - трактирщица с достоинством поклонилась, - получила в ответ согласный кивок.

Вроде как и делу конец, до полудня, расходись честной народ бока долёживать, а бес там был – оживились да заёрзали, кто то кругаль подсолнуха достал – лузгать принялся, там кувшин- другой медовухи по рядам пошёл, пересохшии глотки подвлажнить, и все, как гуси на верёвочках – за инквизитором к Ярсе пошлёпали. Чес даже не сразу просёк с чего такая свита. А многие видели как девку крученную, вопящую, так что кровь стыла и собаки с цепей рвались, егерь в пыли волочил, да от пятерни её вертался, интересно ж – каким макаром инквизитор реханутую в трактир доставит? Сам староста на крылечке верстовым столбом встал – вроде  по хозяйски двор озираючи, а Фритхоф да бабки шептуньи  откровенно шеи повытягивали, куда и все наблюдения ведя.

"Что б у вас глазопялки повыкатывались", - зло подумал Чес, к оборотнице приблизясь, да краем видя вокруг нездоровое внимание.
Ярса лежит, дрожит, лицо скривлено, патлы светлые на нём, меж них глаза чёрным блестят – зырит вроде в упор, а признаёт ли – Фойрр знает.

   - Слышь, отец, одолжи хламиду свою, верну,- потянул с плеч тощего близорукого старичка заплатанную накидку,  сделал с ней в руках ещё пару шагов, как к зверю лесному – толпа замерла, по одолече, тихое утро,только подсолнух кто то нервно лузгает, - медленно опустился совсем рядом с Ярсой на землю дроглую.

- Сударыня Ласточка,  с добрым утром, это я, Чеслав, чуешь? – заговорил тихо размеренно зная что вильчыца на слух не жалуется, и вроде как шутливо, что бы успокоилась да в рожу не вцепилась, - Не хорошо девам на земле холодной лёживать,  да и сети рыбьи тебе не к лицу, местный люд таких модностей не разумеет, - наклонился совсем близко, в лицо заглядывая, - Я тебя сейчас укутаю и заберу, [Na jasni zori, na tychi wody] - с дичайшим акцентом, но по звукам верно  проговорил строчку ульвийской песни,  - руки в это время всё приближались и мягко положили на оборотницу ветхую накидку, - Помогай, а то грохнемся, - подсунулся, обнимая под связанное тело, и вот не будь вокруг разинутых ртом да ошалевших глаз -  не осилил бы с земли поднять, но на миру и смерть красна, - Ярса ещё за плечи уцепилась свободной граблей, - скрипнув зубами подгрёб поудобней и потащил к высокому срубу трактира. Туда уже вперёд Динка с Орэсей убежали, а Хамониха рядом пошла, в шаль кутаясь, думая о чём то крепко.

Возле дома Чес приостановился – стены крепки, оконца малы, входная дверь дубовая, с железной оковкой – из такого и не выскочишь, коль приспичит.
   
   - Удобнее нам, хозяюшка, в месте будет где воздуху по более, - обратился он к Хамонихе, - Вон, сенник у вас, - мотнул головой на лёгкий сарай, - Там и расположимся, не примите за обиду личную.
   - Как желаете, велю вам туда трапезу поднести, - сдержанно ответила трактирщица, и в дом подалась. А инквизитор с Ярсой – к сеновалу.
Народ потоптался маленько и по дворам разошёлся, дальнейшего истории развития ожидать.

   Инквизитор ношу живую в кучу соломы  брякнул, аж выдохнул и сам рядом сел. Ярса всё молчком.
  - Ты головой не шарахнулась где? Молчишь будто язык прикусила, – поинтересовался, сам узлы сетей тронул. – Ух пламя… - они сами под его пальцами  в затяг пошли, оборотнице жилы передавливая. Вытащил кинжал тонкий, подцепил – а ничего, режется как пенька обычная. Только уж шибко ссохлись, как не старался инквизитор пилить аккуратно – двустороннее лезвие, заточки бритвенной, где сеть резало, там и кожу бледную, оставляя штрихи- порезы.
   - Поспим чуть, - болтал инквизитор за делом, и себя и перевёртыша отвлекая, - Разыщем приятелей твоих, да индюка рыжего – старостишку и  кодлу его  на дознание – с каких пор и зачем сквернодея Тонзу они ровильческими караваями прикармливают. Ивлина надо сыскать – в осведетели, и Вашку – непременно, он вообще на них главный указчик. Да и если други твои почивают до сих пор – он может прочухаться им живее вспомощит.

Руку вторую Ярсе первым делом высвободил, а тут  возле сенника льняной подол в прорехи стен замелькал и стучится кто то.

  - На, - сунул клинок перевёртышу, - Справишься дальше сама, - поднялся и за дверь вышел. Дригло под потолок залетела, пристроилась – следит как ульв сеть подрезает да дерёт с себя.

Орэся, умытая, чистенькая, к стене плечом привалилась, кисти  козьей шали теребит.
   - Я вас пришла  за стол  звать.
Шаль сползает, неудобная, под ней рубашка тонкого полотна, нефритовая нитка у девичьей шеи подрагивает.
    - Нам обещались сюда снеди доставить.
   - Понадеялись что не откажите с нами трапезничать .. Но воля ваша. Пройдётесь со мной хоть до кладовых, что б не тащила я полные руки.  А я вас за это прощу, сударь инквизитор, что вместо меня вы  лихо лесное на марьянник обхаживали, - крутит на палец шерстинку, смотрит исподлобья с вызовом.

Хоть и мёртв Тонза и сладилось всё с селянами без крови, но дело этим не кончено, и бросать оборотницу одиночкой  не следует, но как отказать в малости, если такие глаза бирюзово тягучие, бархатные, и неудобная шаль всё ползёт, открывая смуглое плечо? Ушёл инквизитор с девушкой, к Ярсе даже не заглянув, - не надолгое ж дело вроде как..

Отредактировано Чеслав (14-10-2018 22:38:03)

Вашку егеря мордовороты приложили  по головушке так, что он в гущину жгучей крапивы травы завалился, руки ноги раскинул, не ойкнул. И лежал там, дохлым щеном, весь первый актус ровильческого бедлама.
В сознание пришёл – тихо вокруг, пустынно. На глазах, после искр, мутно маревно разводы – куда Вашка не смотрит – всё как на плохой гравюре, с кляксами, помарками. В голове словно ведро полное воды качается, ноги не держат – подгибаются, в горле то ли язык распух, то ли кусок куриного помёта застрял. Куда идти, кого звать – не ведомо, и думать невмоготу.
Поплёлся травник, как пьяный за забор подпираясь, на свой двор, через кленовую аллею. Еле ноги через крыльцо гирями перетащил. Вязку ключей нашарил, а открыть замок не смог – руки квелые, пальцы потные, ключ ужом вихляется, то вкривь, то в бок, что будешь делать! Сел под дверью потерянно и сник - всё ночное проишедшее переживая в себе мукой заново, с остротой и болью подсердечной.
                              _________________________________

   Переярок, кого Ярса Ивлина шукать велела, нюхасты был- порыскал тенью на погосте, спознал кто последний следил, чутка попетлял и к небольшой хате мозанке вывернул, - сыскал молодого святслужителя. Прополз под худой плетень, залёг в низких кустах смородины – наблюдает. У Ивлина окна на распашку, занавесей нет, любуйся с улицы кому не лень, как племяш Фритхофа за книгами глаза просиживает. Смотрит волче – строчит молодой пастор желтоватым гусиным пером, как заводной, потом встаёт и расхаживает, в думках – правит, чиркает свою писанину, снова строчит.
Тут к нему гость пожаловл –крепенький старичок с носом жёлудем, и добродушными глазами за стёклами очочков оправы железной. Переярок зенки распахнул по шире из смородины. Но интересностей никаких не случилося – молодой ходил так же, маятником, да старичку чегойт вычитывал, длительно. Дед сидел колобком, слушал, слово другое в умест вворачивал…из заварника по кружкам разлил – позвал Ивлина с собой чаёвничать. Пили- пили, сморился молодой – всё тише голос его, а старичок боровичёк знай журчит заливается. Положил руки доносчик инквизиторов на стол и голову тёмно патлую на них склонил – задремал видать. Старорясник бумаги заботливой рукой на столе племянника разровнял, кружицу свою с собой прихватил и ушёл, дверь прикрыв. Волчара подождал ещё – спит Ивлин, не шелохнется, - и решил к Ярсе воротится – сыскная служба сделана.
                                         __________________________________
А вот с егерем промашка у волков приключилась.
По посёлку им скрываться тяжко было – всё ж не степь и не лес родной- тут дорога лысая на виду, там скотные хлевы стеной, а здесь порося в луже развалилось - жральным  духом разит, отвлекает. Дымом ещё праздничным от кажного угла-фу.
От ровильцев недогадливых они без труда сторожились, но волчатник, что и с ульвов шкуры сдирал, спознал их.  И увидел то тени, и услышал несозвучный шорох, клок шерсти ветер закружил - на глаза, да рука, лишённая двух перстов заныла, как от дождья ненастья –  догадался к чему. Перемахнул заборчик, на овин забрался по приставной лестне, забытой – с крыши огляделся – приметил мелькование шкур, утвердился.

Овдокиму пальцы ещё по молодости матёрый волчище  оттяпал – брательник спас его тогда, рубанул зверя в темя булавой, на мертво. И он и батя и дед его – все охотники были, без промысла молодецкого жизни своей не ведали. Хитроумный замысел, в кой втянули Овдокима и напарника его, что сгорел с выдранным горлом в доме Тонзы, нравился егерю. Хоть и знал он лишь треть от всего дела. Тут охота была, это чуял он и было ему достаточно, и охота знатная. Ярсы бошку  решил всеми правдами и неправдами добыть, хоть для себя, раз учёный план трещал по швам, и те, кто должны были инквизиторов упокоить облажались у всех на виду. Его дело правое по любому  – зверя бить.

С крыши наблюдательной спустившись, да махнув через пару плетней, оказался Овдоким где хотел – на пастуховом подворье. Спустил там самовольно с цепей пару волкодавов. Давно они землю лапами рыли – чуя волков. Егерь им и калитку открыл.
Рванулись вихрастые кобели-телятины, со всех ног, охранять, как им инстинкт и навыки велели. Заметались волки, зашныряли – пастушьи псины тяжелы, не уворотливы, но чуют хищников  за версту, не ведутся на уловки, шпарят след в след, без поблажек.
Занравилась Овдокиму его мысля – ещё с пары дворов выпустил он мелких шавок побрехушек. Те и без мозгов и без нюха, и от земли – три вершка  в прыжке, но азартны, суетливы. Кудлатыми шпынями по огородам заюлили, кошаков да кур всполошили- неразберихи больше. Егерь же, от свиты своей серошкурой отделавшись, к схрону пошёл, где с товарищем оставили привычное оружие, перед праздником. Забрал крепкий лук, из рогов козлиных склееный, колчан за спину, да пошёл волчью девку высматривать – тут она как раз сама и голос подала от харчевни.

   Уж подала так подала. Все, кто с гудящими головами на соломенные тюфяки под жонины бока прилегли, по новой с лавок брякнулись. Чес, вольно на кровати развалившийся, после услад телесных да ночи маятной, даже спросоня признал – и Ярсы зычный голос и Дагиркино надрывное верещанье.
  -Убью сучек, обоих, - хрипнул зло инквизитор глаза распахивая, да рывком от сладкой подушки голову выдёргивая. Ярса как раз сгинула за оконцем, а то бы с пылом огребла огнём по бледной роже, сполна. Зато ящерка во всей красе – на крутящейся юлой девке лапами работает- волосы дрёт и личину безжалостно. Увидев что разлюбезный хозяин пробудился- запищала победно и сиганула с жертвы своей прочь, - к кинжалу, что Орэся в ход пустить не успела. Девка за лицо держится – всё изрезано, изкромсано, кусок щеки висит- на Чеса дикий взгляд бросила, завопила похлеще Ярсы и опрометью, не считая ступенек- прочь из горницы.
Дверь за ней одним моментом захлопнулась – словно поджидал там кто.

   - Я тебе шею сверну, - вспыливший Чес запустил что под руку подвернулось – сапогом, промазал, бросился ловить скачущую белкой дригло. Она вьётся, вертится всё возле кинжала, в руки не даётся, - огненный плюнул, давай одеваться в сердцах – за стеной ещё Ярса бушает заливается. Дагирка уж узкий клинок всеми лапками еле ухватила кое как да под ноги злому бестолочу бросила,  сама за печку схоронилась, - сработало – шипя и ругаясь инквизитор лезвие прихватил – уж больно несуразный для девичьей горницы инструмент – видной мастерской  работы, формы листа ивового, рукоять узорчата, кованная. С запалу в дверь плечом шибанул – загремело что то вниз по лестнице, видать подпёрли, да недостаточно. Вымелся за порог – Хамониха проход грудью перегородила, руки в боки, лицо гневное до невозможности:
   - Это что за манер такой – бедную девушку неволить на срамное, да потом уродовать? – ноги в шерстяной юбке растопырила на всю ступень, упёрла– не объехать не пройти.

                    ______________________________________________________

Чуть ранее того времени, как Ярса до Чеса будилась, в летнем флигеле Ранон, отоспавшийся и ещё немного вялый, с Морошаном молоко тёплое пил, да белый хлеб из миски клеверным мёдом мазывал.

   …- благодатный край у нас, если дело умеючи вести. Всего земля родит вдоволь, порядок только нужен да присмотр хозяйский, - степенно говорил ровильческий староста, поглаживая седые усы.
   - Правда ваша, без порядка нигде не прожить, - поддакивал Суарес и как раз откусил большой сладкий кусок белого, как перевёртыш у харчевни разошлась, разгавкалась.
…Чеслав!  - долетело к рыжему, - Охмк, - удивился он с набитым ртом, и зажевал быстрее, - А я что то уж возомнил что приснилось мне… - Это кто ж там Чеську так надрывно кликает?
   - Что приснилось? – неуверенно улыбаясь переспросил Морошан, - Да вы не обращайте внимания, у нас тут блудянка пришлая оппилась празднуя , орёт дурниной спозоранку, уж не знаем как угомонить.
   - Орёт значит непорядок учиняет, и товарища моего  по имённо знает, разобраться следует, - обтирая мёд с пальцев произнёс Ран.
Память его, всколыхнувшись знакомым именем очищалась от магической помехи, как оседает муть, делая прозрачной воду брошенным камнем.
Инквизитор чинно одёрнул края одежды и решительно направился к дверям.
   - Надо значит надо, - словно о чём то сожалея тихо посетовал Морошан и непривычно сутулясь двинулся следом.
                       ____________________________________________
  - Вы, если за тем же самым пришли, то малёх опоздали, я уже протрезвел, бабуля, - сдерзил инквизитор, глазами шалыми окатив преграду пышную.
   - Ах ты ерохвост Фойрров!, - задохнулась трактирщица, залившись румянцем по шее и оскорбившись по женски "бабулей", – Мне о прошлый месяц 38-ой всего миновал!
   - Мои поздравленья, - буркнул Чес увернувшись от тянущихся растопыренных рук. Махнул, легконогий, через перила,- на 1 этаж, а там уже кубырем выкатился и во двор – Ярсу прищучить, и на Ранона налетел.
   - Ты откуда такой выполз? – удивился тот растрёпанному сотоварищу, - Делов уже наворотил тут за ночь что ле?
   - Наворотил, разгребать пора, - заправляя рубаху да крутя бошкой по сторонам процедил Чес.
Не сразу приметил Ярсу.
Топчется перевёртыш в тени деревьев, хламида еле коленки исцарапанные прикрывает, узлом подвязана кое как, ноги пыльные, – зырит на инквизиторов, в каком настрое? Не драпнуть ли?
У Вольдштайна уже гнев на спад пошёл – не до того стало, давай Ранону вываливать чего разведано,- про Шенфильда, и священника что письмо инквизиторам послал, про Раджинкины слова, да про Тонзу и смерть его в завале огненном- рыжий только глаза удивлённые таращил. Про Орэську Чес не стал докладывать, не по делу вроде как, а про кинжал подобранный – забыл в запале.
Народ меж тем начал сбредаться, повторно всполошонный. Фритхоф незаметно подошёл, Морошан. С ним приключилось словно что – ссутулился, в лице грусть, губы скорбно поджаты, годов будто незримо подвалилось ему  за это утро, как за десять.
Приблизился к огненным староста, взмахом руки прервал их, молвил со вздохом:
   - Я, судыри инквизиторы, с вами на дознание отправлюсь, - священник, блеснув очками хотел за рукав друга старого удержать – не успел, - На мне за каждого в Ровильче долг подушевный, и за всё что происходит здесь, за травинку и кровинку –  я ответчик. Сам Творец вложил мне бразды сорок лет назад, и поставил главой и судьёй в этом краю. Сколько всего сделано – сами знаете, памятно вам из какой убогости сады и нивы наши вызрели. Сколько ещё можно было сделать, - то одному Ему ведомо, как и думки и слёзы мои за всех… за всех… - он обвёл глазами подходивших и подходивших людей, непонимающих, сбитых с толка.
Тревожное сгущалось в  воздухе.
Егерь, на голоса подобрался. Незамеченным прислонился, прилип крепким плечом к яблоне, достал пару стрел.

   - Если и язвил я плоть чью, али словом корил, - продолжал Морошан надломленным голосом, - То лишь радея о благе общем, о доме нашем родном. Ведь и родитель наказует чадо своё  единокровное -во благо, укрепляя дух живой. Пусть свершится всё по воле Его… Возлюбленные мои.. - протянул к толпе морщинистые ладони, хотел что то сказать ещё – но задавился, захрипел, перехватил накрест горло, борясь с удушьем, и грохнулся рослым телом – аж гул по земле пошёл, смешавшись с выдохом людским горестным.
Целившийся в перевёртыша Овдоким -выстрелил.

Отредактировано Чеслав (14-11-2018 03:17:12)

Ох огребла Ярса недобрый взгляд, когда Чесу под бок сунулась. Но словно ни в чём не бывало – протароторила сквозь зубы чего нужным считала, и улепетнула, может даже и не разобравшись, что Вальдштайн её чуть было тут же за космы не прихватил, за выходки с Дагиркой.
А не прихватил, да огнём не хлестнул, потому что Ран, что с другого бока топтался-  любопытствовал, кто ж там возле, брату инквизитору, шепчет чего утайного. Хоть Суарес и был ещё осовелый, но уже протрезвел, выспался, и при дневном светиле Ярсину породу мог признать, али заподозрить чего, да разбирательства потребовать, с инструментарием пытошным.
Чесу новая докука – одно дело неграмотным селянам байки петь про припадошную, девку ульвийскую выгораживая, и совсем другое  своего брата инквизитора дурить. Отодвинулась всё это пока – Морошан со своей исповедью речью вниманье отобрал. Прочувственно говорил, словно прощаясь. А как грохнулся он, да захрипел, отлетая духом, понял Чес что так и было – прощался староста с милым своим Ровильче, и  с людьми его, о которых радел столько времени.

Печаль - тоска, глас струны недосказанной, оборванной, сетование сердешное, растерянность, горе бессильное – множествами ртов толпы излилось, при падении старосты. Был он много лет им и отец и судья, и кровник и сосед. Истинный голова. Сиротами остались, безнадзорными, некрученными. И кто теперь дланью власти будет, и к кому теперь за советом, со слезами, аль с оказией идти?

Инквизиторы, рядом стоявшие, в числе первых у тела Морошана  оказались. Мёртв был старик, мёртв как камень.
   - Сердце саколика надорвалось, - всхлипнула страушка былинка, обнимая ноги старосты, - Всё был в трудах.. в трудах..
   - Видать нюхался с демоном, - Ранон, слушавший сердце старика приподнялся, глядя на Вальдшатйна, - Знал, вражий сын, что заберём его на дознание, и там от своего чёрного умысла уже не отвертися, и за всё расплату огненную приимёт.

Чес помалкивал. Он и раньше уверился, что виновен старостишка, но как же наиудачнейше его становая жила надорвалась. Аккурат после признания что готов он с инквизиторами на допрос идти, а дело это было нешуточное, все знали, что опытней палачей инквизиторов, глубже их тюрем, въедливей их судей нет никого во всём Остебене.
Словно кто рот ему ладошкой прикрыл.  Да и умер – упал как под коленки косой подрезанный. Вчера ещё, на празднике, в женском обсчестве куфели винные хлестал заправски, и не морщился, а сегодня так размягчел сердцем, что с одних думок о явленной вине своей дуба дал. Не складно как то, неувязчиво.

Ярса, егерь и волки оказались на задворках декорации. Потрясённые падением Морошана люди обернулись на шумы- визги лишь когда кончали уже егеря. Выстрелы, метнувшаяся вихрем Ярса, свара поднявшая пыль у яблонь – всё в мгновенье ока развернулось пружиной. Толпа отхлынула пугливой волной, потом отдельные смельчаки приблизились к Овдокиму. Что бы волки при свете дня, в центре посёлка на вооружённого человека кидались – дело было ещё не виданное, непонятное, пугающее. Шептались что это месть была, за подушенных в логове щенков – отыскали серые убийцу детей своих и лесной суд повершили. Кое кто видел девку, закалывающую егеря, и ускакавшую потом на четвереньках, но с полупьяных глаз постыдобился  подобное сказывать.
Труп рваный, и труп патетичный. Между ними -растерянная куча человеческая.
Некоторые, тихо плача, расселись вокруг тела поверженного Сырояна, остальные опустились на колени в пыль, кто где был. Молились. Тут голос всплыл, не громкий, но задушевный:
   - Соседушки… сёстры и братья в Люциане,– это Фритхоф, поблёскивает очёчками у тела друга, - Преставился наш любезный староста, Верхнего и Нижнего, и Малыго …О любви говорил своей, об обязанностях.. Милсдари инквизиторы могут подумать, что и винился он, в делах с Тонзой,  - маленький священник выпрямился, - Может и так .. От ноши великой, обязанностей, хотел он как лучше, да был введён в заблуждение, угодил в сети лукавые, в тенёта злодейские, с того и сгинул.

Чес, в упор глядя на священника, слушал, к чему ведут его речи раскудрявые.

   - Все вы знаете, что у старосты нашего искусности магической отродясь не бывало. Из крестьянской семьи он, дальше счёту и грамоты наук не ведал, да и нужным не считал. Хозяйство знал, овцеводство и огородничество, плотник был отменный.

Селяне, ещё не уразумевшие весь объём случившегося, проникаясь душевным тоном и понятными словами кивали согласно.

   - Не мог простой человек  на демонские соблазны сам собой клюнуть, никак не мог, потому что – где ж ему было сознаться с этим демоном? Из печки вызвать? Из кадушки огурцов малосольных? – кто то в  толпе слабо улыбнулся, - В коровнике поутру с ведром повстречать? Видели вы там демонов? – тихие голоса с задворок – Нет… нет… - Если только в юбке, оказался – жинкина маманя…. - Такого премного злого духа призвать, что б столько лет у нас подбоком, не спознали, да ещё малёнку воспитывал, это надо подготовленную голову иметь, науки знать. Символы потаённые уметь слогать, языки заговоренные пользовать.
"Ого.." – инквизитор начал смекать куда  клонит святоша люцианов.
   - Из учёных у нас только Вашка, он ещё и магичит малёх, да Ивлин твой, - вякнул рябоватый мужик с первых рядов.
   - С них и спросить надо, - проговорил Фритхоф поникая головою, - Хоть сын сестры мне как родной, и думал я что сменит он меня на пасторском поприще, но примечал я за ним гордыню и суемудрие, вестнику Творца неподобающее. С книжками носится, от людей косоротится – разве можно так жить? Вашка же, у нас всех на глазах рос, добряк, справедливец, всякому помочь готов, последним куском поделится, рубаху отдаст,  но душою робок, словно птица. Зря его батюшка в столичную клоаку отослал, загубили там его головушку, заморочили. Вернулся – он или кто другой, не понять. Чужой, скрытный. Подношений наших чурался, словно мы не от сердца ему курей да пирогов несли – лекаря что б не одаривать – знамо ли дело?, - священник перевёл дух, утёрся рукавом, - И если это они смутили старосту нашего, ложными посулами, что поможет демоническая тварь в Ровильче парадиз устроить,  так и кровь – Раджины безвинной, егерей, Тонзы, тело коего как старый халат пользовали, и нашего Морошана – на их руках.

   Толпа сбитая с толку множеством событий – как буд то воз красильщика завалился посреди улицы Ровильче, оттого что кобыла спотыкнулась, и заляпал краской окна, заборы, дедов на лавке, бабу с дитём идущих до колодца, гусей у обочины – вроде никто не виноват, но все уделаны, толпа безтолково гомонила и бездействовала. Ярые правдоборцы вылезали там – сям, гневно топорща бороды, и желая разобраться, звали к хате Ивлина, звали взяться за вилы  да с ними к травнику, но основная масса тупо жалась к мёртвому старосте и со страхом взирала на инквизиторов, ожидая что они  решат, как последние  представители власти.
______________________________
   - Ивлина опоили? – переспросил Шенфильд, еле ноги успевая переставлять, не разбирая дороги, так Серая его тащила, - Кто? Чем? Да богоди ж ты, бедовая!..
Перевёртыш послушалась, встала, так что травник носом чуть в землё не кувырнулся, и давай, коверкая слова да жестикулируя, переярково донесение пересказывать.
Вашка, разбирая с пятого на десятое, понял спать молодой священник мордой в стол после заварного чая лёг, а это здоровому мужскому организму никак природой не полагается.

   - Здесь свернём между хатами, бахчу минуем, и возле его жилья в аккурат выйдем, - просительно заговорил травник, паникуя от страхов – Тонза его зельями  малую до гробовой доски опоил, вдруг Ивлина в ту же сторону родной дядя снарядить додумался?, - Мы только заглянем до него, и пойдём куда шли, ей Люциан, - Вашка, самого себя накручивая, всё больше укреплялся в предчувствиях самых мрачных, -Тважинька, чаровница, ну пожалуйста!

Перевёртыш носом покрутила, прикинула, крюк то не велик выходил – согласилась. Почесали они с травником огородами к хате Ивлина. Перешагнули низкий плетень, миновали кусты смородиновые. Вон и окна на распашку, голова тёмная на руках, словно спит молодой священник, принадлежности чернильные, листов исписанных стопки ровные. Вашка что то заробел с улицы орать, дверь дёрнул – открыто. В горнице чисто, просторно, бумаг да книг только много, треугольник во всю стену намалёван.

   - Ивлин,  аууу?, - окликнул травник.
Не отвечает чернявый пастырь.
Подошёл Шенфильд, потянул за плечо сидящего, и  еле отскочил, шарахнулся,  в сторону – мешком Ивлин на пол повалился, губы дёргаются, глаза закачены, на губах слюни повисли тягучими каплями.
На нервяке лекарь может и осел бы сразу здесь, по стеночке, да Ярса рявкнула- в чувства пришёл. Расположили они Ивлина ровнее, оказалось дышит тот ещё, но еле еле, как карась на берегу.

   - Травлен чем то, недавним временем, - сообщил Вашка, осмотрев ощупав болезного. Странное дело, столкнувшись с недугом человеческим травник словно сил где зачерпнул, дрожь трясучка ушла, прояснились мысли, пригодились знания,  - Проблеваться бы ему, держи голову!, - с этими словами он ловко запустил свои длинные паучьи пальцы священнику в измазанный рот, чуть не по самое запястье, и рефлекс сработал как по писанному.
______________________________
Инквизиторы на обоих мертвецов налюбовались, пошушукались. По Морошану пошарив Чес, без стеснения, связку ключей на стальном обруче кольце себе прихватил. Все на улицу поглядывал – где ж Ярса с Вашкой запропастились?
   - Спросить это хорошо задумано, - ответил он священнику, - Пойдёмте, люди добрые, спросим, - уже обращаясь к селянам, - А там и наше слово заключительное будет.

Старосту окружили бабки приживалки, подползли, целовали руки, гладили волосы, бороду. Под их плач да сетования мужики подняли и понесли тело Сырояса в дом.  Часть народа, в основном полу женского, остались с ними – оплакивать покойника. Остальные, посерьёзневшие, хмуролицие, пошли с Фритхофом и инквизиторами к дому Ивлина – он ближе был.

Чуден говор инквизиторской блажки, чуден и вид её. В длинной, до подколенок, грубого льна рубахе, с рукавами раскидаями, с воротом на одну острую ключицу обвисшем. Патлы светлые, от пота пыли – сосульками ежиными, глаза тёмные – лихорадкой. Хрипла, порывиста, бает страшное. Люд, что у дверей толпится перименается, вслушивается в говор чужачий. Глазами впились, уразуметь пытаются. Задние у передних переспрашивают, волнуются, напирают, в хату хотьят. У Чеса прямые брови хмуры, Ран девку наконец признал, в ночных посидельцах праздничных, но никак в толк не возьмёт, какой её личный интерес в деле о Раджинке, и когда она с Вальдштайном успела снюхаться, что в делах огненных пособляет.
    - Знамо вы, дядюшка, - подал с лежанки осиплый голос Ивлин, привстав на плечо Вашки опираясь,- Не больно то радуетесь, что жизнь меня не покинула?
    - Что мелешь то, Люциан прости, радуюсь, как мне не радоваться ? – забормотал Фритхоф, суетно блестя глазами из под очёчков, и делая несколько малосильных шагов, только не к родичу кровному, а к столу евоному. От порога никак низкорослому священнику было не усмотреть – лежит ли его рукой писанное покояние ещё там, али сгинуло. Мысль безумная крутилась – взять, будто ненароком, да за пазуху и вынести провокационную бумажонку вон, потому что был там его приговор и мука вечная.

Нет той бумаги на столе. По краям только Ивлиновские выписки из книжек заумных, с помарками да разъяснениями. Переполнилось у Фритхофа за сердцем, словно кто туда шарик невидимый надувать стал, как те, что ребятня мыльной водой через дудочки дует – пока не лопнут. Ноги ватными стали, - сел, еле себя ощущая, на сундук пристенный.
    - А на меня кто дурноту ворожил ночью? – гнилушками всплыли в реке памяти Суареса обстоятельства его сна мертвяцкого, укол ледяной иглы, у шатра старосты, голоса глумливые при падении.
    - Вы, святой отец, говорили что знания нужны, и учёности, для призыва наипервейшего по хитромыслию демона, - заговорил Чес, подходя к осевшему старику, - Так вы, по всем статьям, подходите самперст.
    Вашка сунулся к инквизитору. Во всю глотку вещать, как Ярса он смелости не имел, так что скороговоркой слова уьва подтвердил, да пару деталей присовкупил, и с ними, - Фритхоф аж дышать перестал – вытащил ту самую бумагу, что на столе была оставлена. Так всё ладным казалось, так устроенным – Ивлина, жившего бобылём, и не шибко любезного селянам, нашли бы не скоро, а на столе бы у него красовалась по всем правилам писанная сказка душевная – что повёлся он на хитрые бесовские уговоры, понадеялся на свои книжки академические, призвал демоньё, и не справился. А как увидел , да осознал, к чему привела гордыня его – истерзался совестью, покаялся и руки на себя наложил, прося превеликого прощения, у всего честного народа ровильческого.
    - Ведали, али подозрения имели, что ваш племянник о Раджины смерти в Инквизицию отписал? Ранона, во всей форме признав, до утра угомонить хотели, а там бы и виноватые сыскались? Лишние, посвидетельствовать кто мог – Вашка да племяш ваш – к Люцианову порогу отправились? – инквизитор говорил вроде как не громко, вкрадчиво. Люд, потихоньку набившейся в светёлку, столпился, затаив дух, между Фритхофом, и молодым священником. Крест Творцов чернел на известковой стене.
    - Вот  и это, - посетившись новой мыслью Чес достал из за пояса изящной ковки стальной кинжал, что в светёлке Орэси подобрал, - Не ваших благолепных ручек случайно?, - сунул в самые глаза, за круглыми стёклышками.
    - Её.. – невнятно прозвучал ответ.
    - Её?, - удивился инквизитор, вообще не ожидая какой то реакции на последние слова свои, - Кого – её?
   - Юлианы Хамовны, - с потерянным видом выдохнул священник, - Всё я с ней нашёл, всё и потерял..Бросился в преступную связь, противно воле Люциановой, словно нагишом на пасеку, и погиб, в жгучих наслаждениях и болях немыслимых..Одним она управителем была сердца и мыслей моих,  зрачком глаз, вершителем дел, одним маковым цветком, что алел для меня в поле брошенном.
   - Да каким одним? – рокотно отозвался рябоватый широкогрудый мужик из окружавшего люда, - Да я ж тебе не раз говоривал, что на палатях старой баньки, что за ржаным полем, блудствует она и с Морошаном, и с младыми ребятами. Ет она только дiвок своих ежовых руковицах за лягвия держала. Самой то ей таких как ты нужен был десяток, и ещё три подмахателя..
    - Не порочь! С Морошаном она лишь дружна была, без меня ни одного часу с ним не водилась, не по сердцу он ей был, не по любости! Не порочь мою ягодку!, - фальцетом заорал священник, и с нежданной при его круглобрюхости прытью подскочил, и вцепился рябому в лицо.

Поднялся снова гвалт, священника оттащили крепкие руки. Он ругался матерно, плевал, с носа свалились очёчки открыв бесноватые и жалкие глаза в сетке морщин.
Ивлин смотрел брезгливо скривившись. Вашка, потрясённый, прижимал ко рту исцарапанные пальцы, словно скулёж удерживал.

     - Тихо!, - прикрикнул Чес, покрывая шум. А Ярсе, что в углу приплясывала и явно вякнуть чего хотела молча пальцем погрозил, что б не лезла пока.
    - Повинившегося священника Фритхова, и трактирщицу Хамониху, имени Юлиану, мы увозим с собой, для разбирательства судейского. Остальным жителям Ровильче, – Вальдшатйн говорил звучно, так что и на дворе из окно слышно его было – там изнывали не втиснувшиеся в горницу, - Умыслов, до приговора Инквизиции, ни на кого больше в мыслях не иметь, старосту себе из пожилых порядочных – избрать общим собранием.
    - Я не могу с ней… боюсь! Людины… милостивцы, - священник, с уже повязанными руками, бросился к ногам инквизиторов, - Господари…она ж меня сгубит в пути! Морошана, как понял что дело наше гиблое, и затеял на себя вину взять вон как обошлась! Силы ей даны немалые… она и и Тонзой вертала как болванчиком на нитах! Изведёт… изведёёёт…. – протяжно завыл, ткнувшись в землю лбом,- Тащите его!, - обозлясь приказал Чес, - мужики повиновались.

На улицу вышли скопом  и тут новое представление – от трактира бегут две молодухи, трёпаны, босы, и дядька конюший, рты растянуты, волоса у всех– дыбом.
   - Летят! Летят! – орут  в голосину.
__________________________
Стеклянный лоск, зеркалья гладь,
Куда велю – изволь взирать

   - Что возишься, кулёха гусолапая? Поправь сестре лицо!, - не отворачиваясь от зеркала сердито проговорила Хамониха. В круглом ободе, серебристыми листочками ветвящимся, наблюдала она как сучья девка с задохликом отхаживают Ивлина, и как потом инквизиторы говорят перед людьми, а толстый священник, исчерпавший фортуну, лопочет неслышимое.
   - Дык она дрыгается, как ужаленная, - недовольно отозвалась Дина, лоскутами резанное пытающаяся на место прилепить, - И оно ползёт одно на одно.
   Женщина резко обернулась – мотнулись в стороны белокурые косы, выставила пухлые руки – ногти короткой стрижки  вытянулись, почернели, языками- змеями хлестнули к кровати где крутилась смуглянка. Окрутили, сцепились обручами. Всхлипывающая до этого Орэся зашлась голосно  плачем - воем, аж под окном куры всполошились и попрятались.
   - Правь теперь, - Хамониха вернулась к зеркальному другу.
Всматривалась, кусала полные губы, щурилась недобро.
   - Пора нам отсюда, девоньки, - объявила, со вздохом, - Жаль, хорошо жили, вольно...Рожи фойрровых ублюдков накрепко запомните, и подручницу их, что б признать, коли ещё придётся свидеться.

Поднялась, зеркало – в пол, каблуком козлового башмака растоптала, - в дребезги! Распустила пояс, кисти шёлковы, вышагунла из домашней юбки шерстяной, рубаху с пушных плеч спустила. Чёрны путы на Орэсе развеялись, обе девки, без пререканий оголились. Смуглыми лозами приникли к белоснежно доброму, как перина лебяжья, телу Юлианы, голосами звонкими спелись залились в её речитатив заклинания.
___________________________
   - Меня дровцов попросили в кухню, - задыхаясь рассказывал конюх, -Я оладьи печь взнамерилась, квашня как раз взошла, - кухарка встряла, - Приношу охапку берёзовых, печуру открыл, а там – лики! Синющие! Аж сел! – Смотрю этот на огузок, плюх, - вторая молодуха, - Я ему- дяяядь, чего увидал то? И сама сунулась, а там…. Храни Творец! – закрестила треугольником трепещущую под сорочкой грудь, - Хамониха с племяшками, словно скалкой раскатанная, синяя, как утопленница, в дымоход ужами ползут –матушка заступница! – Тут и я  подлезла, и одного мне взглядочка хватило – понеслась во весь дух  из этого дома обморочного! – перебила кухарка, - Они уж следом за мной зайцами попрыскали .
   - На улицу выскочили, зрим, - продолжал конюх, - Дымище из трубы, словно котяра столбом хвост высунул! И тянуться в нём – лики, шеи, титьки… - Тебя титьки и из трубы заворожили, - буркнула кухарка, стукнув кулачком мужика в плечо, - Стелились они как бельё в реке на постирушках, - такие же сизые, жуткие, мятые, и клубы дыма вокруг них буферами!

Под рассказ все давно уже таращили зенки на трактир, но только остатки чадного дыма ползли из красной кирпичной трубы вдоль крыши и таяли в прохладной синеве неба.
   - Обшарить там надо всё, - деловито указал Ран, - Можем найдём ведьминские принадлежности.
  - Во- во, - охотно отозвался Чес, - Хорошенько там пошарь. А я пока повозку справлю, не через седло ж нам святого отца до Весвольда волочить.
   Не верил Вальдштайн что сыщется чего нибудь крамольное в доме Хамонихи, уж больно хитёр выходил из неё враг человеческий. Но требовалось ему время на своё усмотрение, поэтому и собрата сплавил.

   Отыскал Ярсу под вишнёвыми деревьями. От неё прыснули по кустам серые остроухие тени, - сделал вид что не видел, подошёл. Близко, оглядел при свете дня – и лицо в шрамах зазубринках, и утомлённые глаза чернявые. Сгрёб за ворот мужской рубахи, горло сдавил, полыхнув глазами, - ульв не ожидала такого обращенья, в непонятке вылупилась приоткрыв рот, - и зло дыхнул:
  - Орать не смей под окнами незваной никогда больше, усекла? – отпустил, сунул в руки стальное кольцо с ключами колючими, - Это  для твоих другов, Ласточка, - остывая взглядом, - В благодарности мои за помощь в деле Инквизиции, - шутливо раскланялся перед девкой лесной, - И ещё, -  вспышки, когда вроде сейчас пятернёй горящей приголюбит – как не бывало, лыбится котом, - Ты мне на речное купание явиться обещала, как всё по хорошему обернётся и закончится.

Отредактировано Чеслав (01-02-2019 10:46:36)