– Эйтан?..
Да-да, Эслинн проснулась не от собственного взыгравшего чувства опасности и стремления спасти свою задницу от новых приключений, не от руки напуганного сына или его взволнованного папаши, который среди ночи решил всех разбудить и предупредить о возможной опасности, а от тихого и вкрадчивого голоса его обеспокоенной сестрицы. На корабле с его постоянной качкой, которую Эслинн переносила значительно лучше, чем Эйтан, она не смогла привыкнуть к обществу этой белобрысой барышни. Атмосфера сложилась скверной, но стоило отдать должное заблудному пирату, который её разбавлял. О'Шей забавляли его потуги привлечь внимание дам и раскрутить их на продолжение распития рома в горизонтальном положении. Особенно радовало то, что косые глаза пирата избрали своей жертвой не её – потенциальную шлюху, которая более привычна к подобным непристойным предложениям, а невинную и чистую на вид Шайлер.
Эслинн без лишних вопросов подняла голову, посмотрела на алифера, который показывал ей на верхнюю палубу. Женщина прислушалась и осторожно начала подталкивать сына с койки, чтобы вылезти из-за него и добраться до своих вещей. «Свои вещи» с щедрых рук Эйтана выглядели добротнее предыдущих, но непривычными в ношении. Шлюхам не положено носить штаны, но, выбирая между эльфийским платьем и туникой, Эслинн пришла к мнению, что она не настолько очаровательная и грациозная леди, чтобы похабно вилять задницей в благородном эльфийском. Эйтану, конечно, виднее, что лучше для маскировки, но крылатая чувствовала явный дискомфорт и от общества, и от одежды, хотя старалась относиться ко всему по-простецки и не акцентировать внимание.
Припрятав под широким поясом небольшой нож, который ей вручили после первой пробы управиться с вилкой и обезглазиванием противника, Эслинн поравнялась рядом с алифером. Она понятия не имела, что они будут делать дальше, если предположения Эйтана верны и на корабле действительно начался бунт. Они уже третий день в пути и достаточно далеко находятся от любой суши – их крылья не выдержат такой продолжительный полёт. Ни она, ни Лейв никогда столько не летали, если Лейв вообще практиковался в полётах, потому что его матери было не до того, чтобы учить своего отпрыска познавать воздушное пространство. Воинскими качествами, как все уже выяснили, ни она, ни Лейв не обладали, да и самому Эйтану хорошо прилетело в прошлый раз, повезло, что он до того, как потерять сознание, успел избавиться от всех неприятелей, иначе бы копали яму для всей неблагородной четы.
– Там какое-то волнение, – сообщила Шайлер, обращаясь больше к брату, чем ко всей компании. – Я чувствую злобу, и страх.
Это весьма очевидные факты, но никакой конкретики не прозвучало.
– Там двое, – добавила Шайлер, переходя на шепот.
Уже лучше. Значит, тех, кого отправили обыскивать каюты, немного. Убить двоих проще, но есть ли в этом какой-то смысл? Что им это даст? Лишь отсрочит момент. Может, разумнее присоединиться к мятежу и принять любую из сторон победителей? Хотя всё равно не исчезает возможность, что их выбросят за борт. Наверняка же на судне ищут что-то ценное и оно должно быть в трюме. Торговые суда часто подвергаются нападению пиратов.
Времени на размышления и составление плана не осталось. В коридоре запел разбуженный пират, которого первым подняли за грудки и встряхнули. Судя по его пьяному и растерянному лепету, мужчину убивать не стали, но в комнату вломились по его наставлению. Эслинн успела притянуть к себе сына за плечи, как истинная мать и порядочная жена – защищать сына и устроиться поближе к мужу. Второе – условие, продиктованное размерами каюты, а не поиском защиту у крепкого мужского плеча.
– Я надеюсь, что у тебя есть план, – шепнула она Эйтану, пока звуки чужого взлома заглушали её слова.
Как и говорила Шайлер, в каюту, когда дверь была открыта, вошли двое. Один рослый мужчина, коренастый – явно не из команды этого корабля. Второй – худой и долговязый, с грязной повязкой на глазу. Эслинн видела его, когда они поднимались на борт судна, – он чистил палубу.
– Эльфы, – мужчина скривился, окинув взглядом четвёрку найдёнышей. – Вываливайтесь наверх, – он мотнул головой в сторону выхода из каюты и окинул оценивающим взглядом сестрицу Эйтана. Эслинн, прикидывая возможные варианты, перевела взгляд на Эйтана, немо спрашивая, что делать дальше. Она не знала: случайное это стечение обстоятельств или те самые наёмники и приятели её лже-мужа. По идее, наёмники убили бы их стразу, не тратя своё драгоценное время, но эти почему-то медлили.
Ален не предпринимал активных действий и, несмотря на замеченное недовольство и предосторожность, не торопился обнажать меч бросаться с кулаками защищать семью. Шайлер вопреки предположениям Эслинн, не жалась испуганным ребёнком к брату, а стояла ровно и неотрывно наблюдала за двумя незнакомыми мужчинами. Под взглядом коренастого мужчины она едва уловимо вздрогнула, но Эслинн узнала это чувство – она сама уже испытывала его в прошлом. Не трудно догадаться, с какими намерениями мужчина рассматривал девушку. Стоит отдать Шайлер должное, при всём, что было в её поведении чуждо Эслинн, она была достаточно красива, чтобы другая женщина это признала. И молода, в отличие от О'Шей.
Женщина решила нарушить гнетущее молчание и первой шагнула в сторону выхода, но стоило ей сделать полушаг вперёд, как долговязый заговорил:
– У этого оружие, – он кивнул на Алена, и его соратник потянулся к сабле.
Намёк был понят без дополнительных слов. Не стоило надеяться, что им позволят оставить оружие при себе, но Эслинн надеялась, что её всё же не станут обыскивать, а пояс достаточно плотный, чтобы не выдать наличие припрятанного ножа.

Чаще всего Лейв в эти дни точил ножи.
Он хотел сбежать несколько раз, но всякий раз его останавливало ощущение, что за ним следят. Например, вот эта вот девица. Смотрит так, как будто насквозь видит, хотя вроде бы и притворяется, что не смотрит. Вообще, если ночевать вместе с мамашей и её ебырем (отцом назвать его язык не поворачивался) было просто противно, то с этой белобрысой – просто жутковато.
Особенно когда она начинала говорить, что чувствует.
У него мурашки по коже от этого, блядь, ползли!
Но сейчас он был едва вырванным из глубин спасительного сна, с ломотой в затянувшейся, да не до конца, ране на спине и отлёжанном хребте, с вытащенными из-под набитой вещами "подушки" кинжалами, и ещё полудюжиной метательных ножей на ремне в тонких ножнах каждый. Один из кинжалов, даренный инквизитором, он засовывал в сапог.
– Ну мам, – пробухтел ещё не вполне понявший, что происходит, но чувствовавший волнение Лейв, пытаясь вытащить голову из мамкиного объятья к плечу.
Эльфы. Да какие из них эльфы. Спасибо праотцам, конечно, что принимали внешний облик эльфийских наёмников, в основном, хоть о некоторых и выродились развесистые уши в листовидные и даже круглые. И всё же. Разоружаться Лейв, даром что ли брыкливый и давно недовольный всем подряд в жизни подросток, не желал из принципа. Пользуясь тем, что он вроде-как пока скрыт от глаз требующих, Лейв поддел пальцем кинжал и пару ножичков, готовясь. Когда кивнули разоружаться и направленно ему, он отстегнул ремень, будто готовый передать, но выцепил пару ножей.
– Ах ты сука, чо удумал! Поди сюда!
Заметили его мигом и метнуть не дали, мигом вырвав за руку и скрутив. Те же самые ножи, что готовились лететь в глаза пиратам, впились ему в его же ладонь. Лейв скрипнул зубами и прокусил себе язык, но даже не пикнул, хотя его скрутили поментально и теперь царапали по горлу отнятым кинжалом. Обида была сильнее боли. А, главное, чья-то потная рука выцепила на шнурке Сосуд его Души и теперь держала.
– Бля, так это ж…
Именно.

Шайлер не смотрела. Шайлер видела. Разница значений улавливалась и понималась точно так же интуитивно, как и сами человеческие эмоции. Только кому интересно, ха?
Увидеть намерения мальчишки несложно. Шайлер скосила глаза только, давя кровожадную улыбку и опуская ресницы. Эта жажда крови не её – или? – но она способна её поглотить. Вседозволенность. Ощущение власти. Она уловила только отголоски, но что-то внутри откликалось. Эта Шайлер подгнила – несите новую.
Или просто вся в брата?
Мышцы скрипнули в унисон с кораблем. Шайлер немногое могла сделать, даже если бы хотела, беда только в одном – не хотела. И жалости нет к нему, и её самой здесь тоже – нет. Во рту случился привкус металла, она инстинктивно подняла руку к губам. Облизнулась. Изумительно. Чувство, будто кровь вот-вот хлынет уже из её рта. Комком в горле встала тошнота.
«…их было… их было несколько десятков, уже меньше семи точно. Был костяк – те, кто начал бунт. Их было треть от общего. Прочих кого перетянули на свою сторону, кого убили. Руководил… руководил квартирмейстер…» – это было чужое знание, слившееся с образом крупного поджарого мужчины. За оспинами и шрамами лица не видать – это в принципе не образ, не мысль, пресловутое знание, от которого никуда не деться.
Проблема была именно в выборке. Мужчина это просто знал как данность – ей же приходилось вылавливать, понимать, где начинается и кончается то, что нужно.
«Что? Но я не умею!» – откликнулась, Эйтан почувствовал растерянность, которую сдержать не смогла; не успела, следом сдержанный отголосок вины, кусок чужих эмоций – всё дёргало и мучило не только её саму, пребывающую в чужом сознании, но и его, невольно с нею связанного.
А потом у неё не осталось выбора.
И пришлось импровизировать. Шайлер щедро зачерпнула свою боль, стискивая зубы, и «подарила» её, вложила в чужую голову. Не отмеряя – не смогла, не сумела, не захотела вовремя сдержаться, поглощённая самой собой, всем, что взращивалось в ней методично любящим Эйтаном.
Закололо виски – и говорившая с братом Шайлер мгновенно и молча «отстранилась», отмахиваясь от его боли, выбившей прерывистый всхлип-вздох. Отшатнулась физически. Расстояние. Больше-больше, чтобы он не почувствовал отголоски её боли.
Наверное, поэтому Лейв к ней так относился: мутный расфокусированный взгляд вроде и прикован к мужчинам, но направлен в никуда, мечется вслепую, пытаясь найти опору в попытке отстраниться от опоры же. И – закусить губу до белизны, чтобы от боли не орал хоть один из них, кто в «связке».

От такого невезения на глаза наворачивались слёзы. Сколько можно неудач?! Он чувствовал, как его семья его разом возненавидела. Он опять нарвался. Опять!
Впрочем, страданий по тому, как его судьба не любит, времени не было: едва открылась возможность, едва Лейв уловил глазом движение папашки, он поднырнул из захвата и вывернулся. Остальное было без него, он просто потоптался на ногах пиратов, потом на маминой юбке, и пнул уже оседающее тело, сплёвывая  напоследок. По горлу струилась тёплая капелька из надреза от кинжала.
– Без тебя разберусь, – огрызнулся едва слышно Лейв, подбирая под себя ноги. Его тело било от адреналина. Справившись с цунами своих сложных эмоций, он выпрямился, выглянув в коридор трюма, и предложил оправляющимся после драки родственничкам единственную пришедшую ему в голову здравую мысль:
– Надо лететь отсюда к херам, и быстро. Больше с этой большой лодки деться некуда, а надо.
Он предложил бы сходить в разведку, но в третий раз испытывать судьбу под испуганный взгляд матери, от чей заботы так настойчиво уходил с непривычки, остановил его кусачий острый язык.
Его рука взялась за Сосуд души и проверила цвет. Он полетит. А эти? И что с этой ненормальной опять случилось?

Сознание… плыло.
Было плохо, было больно, было некуда – не к кому – вернуться, она сама отрезала себя от Эйтана, чтобы не сломать его знанием, во что он её превратил. Ему ни к чему это знать. Собственное тело ощущалось как-то никак, слишком лёгкое, словно парящее. При том, что она до боли в пальцах, до судороги вцепилась в покрывало, скорчившись на полу рядом с кроватью.
Границы её собственной личности стирались, туда пролезала-просачивалась чужая – эмоции, чувства, мысли, желания. Шайлер до последнего его дыхания оставалась с человеком, в рвущемся на части сознании. Слышала его крик – не внешний, внешнюю информацию она не воспринимала. Воспринимала тех, кто был с ней в каюте, его глазами. Проникалась злобой, дышала ею, дышала этой ненавистью к несговорчивой добыче: щенок, девка и тот, кого она не смогла обозначить сходу: сознание пирата и собственное вступили в краткое противоборство, прежде чем присвоить ярлык. Предатель.
Смерть пирата стала ударом, словно Шайлер утратила часть себя.
До темноты в глазах стало больно в основании черепа. От этой боли её изломало и вывернуло прямо себе под ноги. Слюна стала тягучая-тягучая, горькая, уляпала подбородок, подол, прежде чем девушка стёрла её рукой.
Взгляд, с которым столкнулся Эйтан, тронувший ещё пребывавшую где-то там сестрицу, был дикий, ненавидящий, обещавший ему мучительную смерть. Зубы стиснула так, что заиграли желваки. А потом нахмурилась. С сомнением, словно спрашивая себя, почему она его помнит иначе, чем должна. Узнавание пришло позже.
Ответа не последовало. Не захотела или не успела, останется на её совести, тем более, что она ещё не пришла в себя. И чувствовала себя смертельно уставшей. Апатичной. Хотелось лечь и сложить лапки. Это то, что называют скорбью?
И то, что называют проблемами.
У Шайлер оружия не было, она сама та ещё нестабильная смесь – брось в толпу и рванёт. В толпу-то её и собирались бросить. Она недолго думала, говорить или нет, вообще не думала. Упрямиться – не лучшее решение и вообще, она разве мечтает повторить судьбу Лейва? Нет, конечно. Но он был определённо следующим, в кого она будет метить, когда её опять раскатает. Пора оправдать всё то, что он о ней так громко думал.
Подспудно она полагалась на то, что истощённость контактом с пиратом не даст ей толком осуществить своё впившееся иглой желание сделать всем плохо. Но до конца путешествия она явно успеет «отдохнуть».
Чужие эмоции, по мере приближения становившиеся ярче, громче, наполнявшие её, заставили забыть об отдыхе в принципе. Истощённость всего-то лишила её способности хотя бы попытаться сопротивляться и контролировать процесс. И – бегство настолько утомило, что сопротивляться себе уже и не хотелось.
Не ради чего.
Не ради кого.

Всё шло в каком-то кошмарном угаре, у Лейва сердце билось то в горле, то в желудке, и это было одинаково неприятно. В жопе. Они в жопе. Они в такой жопинской жопе, что лучше бы сами упали на ножи недавних гостей по раз пять!
Было как-то невыносимо горько от всего этого. Когда их вели и ставили в ряд как скот. Лейв не хотел такой жизни. Он был готов ещё раз рискнуть и рвануть в полёт в зимнее небо, лишь бы не сесть на ошейник и в лучшем случае на тупую бесплатную работу за еду на весь срок своей оставшейся жизни. В лучшем случае!
Он рванул на свободу в открывшийся момент одновременно с матерью, но, увернувшись от двоих головорезов и с толчка о борт раскрыв дохнувшие иномирным эфиром крылья, тут же увидел, как мать в противоположной стороне словили. Выживание ебыря и его стрёмной сестры Лейва, даже будь он ласковым и заботливым, волновало бы после оного родительницы: оба умели драться и имели на вооружении магию, а Эслинн О'Шей, если бы имела, давно бы не была в таверне подавальщицей. Он ей был нужнее. А самому Лейву нужна была удача.
Укрывшись от матерящихся охотников за изгибом борта и облетев корабль с кормы, чувствуя холод, но при этом – невероятное вдохновение от близости свободы, Лейв был обречён снова всё потерять, когда увидел вздымившийся гейзер пены там, где секундой ранее, до того, как он вынырнул из-за стрекочущей досками деревянной громады, летела с оторванной юбкой вниз Эслинн. Конечно, он бросился её спасать, крикнув всплоку белого и чёрного на краю зрения:
– Помоги мне!
Лететь холодными по зиме после ледяной воды сложно, но в компании – можно. Наверняка они могут согреть её магией, простым касанием рук. Нужно только вытащить. Забыв и озираться и осторожно подлетая к самой волнующейся поверхности воды, чтобы зацепить мать за одежду, руку или всплывающий затылок, но самому не замочиться, юноша и думать забыл о криках на корабле, среди которых так знаково прозвучали:
– Шлюха за бортом!
Или.
– Скорее, сеть! – прежде чем эта сеть не сбила ритм, не скрутила и не обрушила его в воду с золотисто-рыжих крыльев.
Все планы на побег семейки стремительно рушились, а у богов, наверное, на доске с игровым счётом кто-то мелом написал: минус-два.

Отечески-братский пинок требовался, пожалуй, Шайлер. Куда она полетит? Как? Она крылья-то свои видела, кажется, только раз в жизни, а летать её совершенно точно учили разве что щучкой с крыши, потому что «увидят, ко-ко-ко, крылья отрежут, ко-ко-ко, кишки намотают на штандарт, ко-ко-ко, голову на пику насадят, ко-ко-ко». Если он надеялся, что это будет как тогда с плаванием, то он ошибался.
Её неосознанно и как-то инстинктивно тянуло в сторону мужчины с ребёнком, словно она была сама его ребёнком, её тянуло в сторону капитана – Шайлер не боялась его, а как будто уважала. Побег лично ей тормозило то, что с одной стороны, она твёрдо держалась Эйтана, а с другой стороны, совсем не понимала, зачем бежать от капитана. С третьей стороны, она боялась. Отчаяние. Непонимание (или отрицание?). Страх.
«Помочь? Чем?» - мысли шевелились так же лениво, как сытые домашние рыбы. То есть не шевелились совершенно. К тому же, Шайлер чувствовала себя несколько измотанной, сбитой с толку… да и спорить не было ни сил, ни времени – и то, и другое она берегла для себя, не сопротивляясь мыслепотоку, подхватившему её, и вообще не сопротивляясь. В рабстве, надо полагать, будет как дома. Ну, допустим, с той лишь разницей, что с ней могут сделать что угодно – избить, изуродовать, изнасиловать… впрочем, это не страшно. Может быть, она просто достигла того предела страха за свою шкуру, когда уже устал бояться и хочется, чтобы уже бесконечное бегство чем-то кончилось?
Или может она просто здраво оценивала свои силы, медлила, стараясь выбрать удобный момент для атаки?
Тактический ли гений, банальная ли трусость, третий ли глаз или жопная чуйка, но в суматохе, возникшей с ловлей Эслинн и Лейва и попыткой побега Эйтана, ей удалось спрятаться за спинами остальных пленников. Не то что бы она была так уж незаметна – тут стоило бы пожалеть, что рожей природа не обидела, - но бойцом Шайлер не была. Видит Люциан, Эйтан сделал всё, что было в его силах, но.
Этого не хватило.
Чужая боль пульсировала в её теле как собственная. Практически вместе с криком «помоги мне». Шаг-другой вперёд, к источнику, не слишком осознавая, что происходит вокруг – вокруг было много злости, она сосредотачивалась изо всех сил на боли. На что это похоже? На сотни рук мертвецов, тянущих тебя ко дну, когда ты пытаешься выплыть.
По счастью, их было действительно много, а она скользила за спинами, додумалась или прочувствовала выгодный путь? Выиграла себе крупицу времени, чтобы помочь – или подписать уже свой собственный приговор.
Она сунула схватившиеся льдом плетения пальцы в рану, к теплой крови. Тонкая корочка льда расползалась по коже под одеждой, останавливая кровь, вытекающую из ран с жизнью. В такт сердцу под горлом бились страх и злоба.
Щёлкнуло дважды. Тишина, словно разом ослепла и оглохла. Шок. Тяжесть на шее и холод. Отсутствие чего-то постороннего было настолько непривычным, что показалось, будто душат, но нет. Только показалось от безмерного изумления из-за утраты ставшего почти родным шума. В собственной голове, оказывается, звеняще пусто. Оставалось порадоваться, что она успела доплести заклинание, где-то пользуя часть жизненных сил, где-то часть тех, что не забрала «схватка» с пиратом, когда нырнула в него. А затем да. Затем – цепь. И трюм.