— Спасибо, — ответила, как будто в пустоту, адептка, блуждая взглядом по указанной стороне. Лазарет пах кровью и палёной плотью, деревом и травой. Ауринель больше никого не спрашивала, лишь ходила меж рядов и рядов положенных на тонкие подстилки с подвёрнутыми под голову плащами солдат, принюхивалась, разглядывала, у кого могла, лица, искала отблеск знакомой магической энергии, не очень сильный, но лёгкий, какой-то… жизнерадостный, что ли?
Лицо Халласа было всего-лишь покрыто ссадинами, синяками и белыми полосами, кравшимися из-под ворота рубахи, потому черты угадывались легко, но в остальном его было не узнать. Выжженные до прозрачности, тонкие, как будто долго мятые тупыми ножницами волосы сливались с грязным белым подложенного ему под голову поверх валика истрёпанного платка. Расслабленные руки, лежавшие поверх тонкого покрывала, постоянно подёргивались мелкими судорогами, то же с лицом: уголками губ, щеками, веками.
Эльфийка опустилась на колени между Халласом и куда менее завидно сохранившимся, с рассечённым лицом, но по крайней мере спящим спокойно гвардейцем. Положила на лоб руку, сползая медленно пальцами к подрагивающим векам. Холодный. Любой лекарь скажет, что лучше больной в лихорадке и бреду, как бы ни надрывалось на него смотреть сердце, чем медленно и спокойно остывающий до состояния трупа. Ты и не заметишь, как сердце остановится, а душа покинет его с последним слабым вздохом, даже не тревожащим испариной грани стилета.
Её пальцы кололо магией и слабо било током, прикосновение к волосам — и проскочила в воздухе вспышка. Из всех стихий, того, как они наносят вред, после воды была коварнейшей эта. Ауринель казалось, что она, методично и медленно приоткрывая повязки под одеждой и оценивая пальцами ущерб, копается в море крошки битого стекла. Вскоре она перестала чувствовать и свои ладони, только проследив схождение "грозовых цветов" на коже к спине, чуть ниже ключиц и правее позвоночника. Был это рикошет, недостаточно заряженное заклинание или просто смягчённое прямое попадание, сердце Халласа билось неровно и слабо лишь чудом, а могло свариться изнутри.
Аури услышала сдавленный всхлип во вдохе и почувствовала, что ком уже не даёт ей даже глотнуть воздуха. Она видела немало больных или раненных, детей, калек, но они все были чужие, случайные эльфы или люди. Она легко могла подарить им заботу и компанию, пусть даже потом вспоминала их слова и просьбы и лица долго, но груза ввергающей в бездейственный ступор горести прямо во время лечения она не чувствовала, только вес долга и лёгкую грусть. Сейчас она не могла вообще двинуться с места, кроме как сползти ещё ниже, к груди двоюродного племянника, который ей скорее годился в младшие братья, и приложиться к ней головой, больше кожей, чем ухом слушая его сердце, ловя слабо ходящую в дыхании грудь.
— О, Халлас, — безголосо прошептала Аури, одной рукой грея его скулу и щёку, а другой гладя по плечу, ближе к горящему и яростно колющему пальцы остатками удара розовато-белому ожогу. — Пожалуйста, услышь меня и проснись…
Конец мысли застрял у неё в горле и вышел с совсем тихим, свистящим и сдавленным всхлипом, который будущая жрица позволила себе, обещая собрать волю в кулак совсем скоро.
"Когда-нибудь".