офф: да, я графоман и не лечусь

Знакомый и почти милый сердцу запах горелой плоти. Ключевое слово – почти. А пока что невыносимо тошнит, как и любое живое существо, в котором остались ещё крохи эмпатии и страха гибели. Один. Один. Дом, похоже, горит, подожжён не то снаружи, не то каким-то образом изнутри. И ведь даже не разобраться.
Тихо стучит в висках пульс, единственный различимый звук для некроманта. Были и другие, конечно, но они с трудом пробивались сквозь замкнувшийся круг собственных ощущений. Сквозь толстые стены и незамазанные щели доносились крики ярости и злобы и валил задорный дымок.
Борьба снаружи ещё продолжалась. А вот его почти подошла к концу. Кай посмотрел на притоптанный и присыпанный сеном люк подвала, ради которого, похоже, всё и началось.

Полчаса назад.
Тихие глухие звуки падающих в мягкую почву с рыхлой спревшей листвой тел, тихое пыхтение взбирающихся на вал вторых рядов, щурящиеся от случайного луча летнего солнца лица третьих. Некроманты и простые жители тёмных городов изнывали от жары и порывались бросить тёплые вещи, но капитан поредевшего отряда запрещал. Кай, вольно-невольный его помощник, соглашался и кивал землякам, что столичный командир прав. Как бы тяжело с наступлением лета ни становилось искать ручьи и выбирать здоровые, а лишний слой одежды всё ещё мог спасти от оружия и костей.
- Давай парни, быстро, быстро, — прошептал Кай и подал знак руками. Вот его идея старшему по званию не понравилась. Идти днём, когда деревня бодрствует, конечно, глупо, но заветное слово "фуражировка", раз прозвучавшее для ушей отбившейся, оказавшейся далеко во вражеских землях и поредевшей сотни убивала даже здравый смысл самых стереотипных граждан Альянса.
Воюя против людей — скрывайся в тени, против ульвов — заходи с подветренной стороны. И нападай с наскока. Волков сбивает с толку, когда вчера дисциплинированная армия налетает как они, дикари, толпой, улюлюкая до сорванных голосов.
С момента, как какая-то стая уничтожила их лагерь и оставила без связей с миром, им уже не было смысла притворяться дисциплинированными. Даже подчинение внутри отряда было условным. Например, Ворлака новобранцы из владений Крена и Пантендора, объединившись, поддерживали как своего ("земляк, хоть и долбанный некромант, да и остальных перебили"), и очень громко не доверяли капитану. Как будто это капитан троих своих помощников при налёте на лагерь убил, а не ульвы. Остаток меррильцев, набранных из резервов городской стражи, и вовсе не хотел поначалу подчиняться никому, тоскуя по тёплым казармам и плотным завтракам, но последнее время утихли. И именно благодаря ним сегодняшний план претворялся теперь в жизнь.
Маленькая правда про намеченную для атаки деревню: в ней расположились на стоянку совсем не те ульвы. Хорошо организованный отряд с мечами и самострелами, как пить дать — бывалые наёмники, пришёл из городов. Удивительно, как они оказались настолько западнее от размытых окраин Остебена. Для всех удивительно, кроме Кайлеба Ворлака и пары пресловутых меррильцев, отправленных недоверчивым капитаном два дня назад разведывать вперёд основной голодной толпы.
- Мы зайдём с другой стороны и притворимся, что пришли на переговоры к их главному, — повернулся Ворлак к людям и указал на арбалет помощника. – Переговоры будут по первому разряду. Сигнала не ждите, как только пропадём из виду – налетайте.
И пусть хоть один бы усмотрел в плане больную логику, а в лишней одежде – слабую страховку.
Фуражировка всё ещё звенела в головах окружающих, отражалась на лицах, блестела в глазах, десять дней назад деливших взглядом последнее мясо. От всех померших от истощения лошадей каждому досталось из общего котла от силы с тефтелину, и то чуть не передрались, а дичь, понятно, такой толпы людей пугалась.
Пропуск домой, — предвкушал Кай. Ему с головой хватило двух месяцев, и все осведомлённые участники авантюры его понимали.

Два дня назад.
- Я вас чую! — раздался порыкивающий голос с возвышающейся над лесным массивом скалы. Разведчики переглянулись и взялись за оружие. Обычно близость врага означала драку без прелюдий, и, конечно, им было страшно углубляться в Волчий лес втроём.
"Ты же маг, отобьёшься", — прозвучал божественный аргумент анейротского урода. Против ульвов, которые устойчивы к магии, да. Как пить дать капитан, хватай ему энергии, сам бы начал убивать своих солдат и поднимать из них миньонов, пока боевой дух всего сброда не упал в минус. А Кайлеба надо было с остатком непокорных заслать в задницу подальше и бросить умирать, раз власть из рук утекает.
Вообще, попав в Лунные земли, Ворлак с ужасом понял, как на самом деле магов много не бывает, и какое недоверие и сколько заблуждений царят в умах других людей. Их укомплектовали так, что способных к чарам оказалась всего пятая часть, и это было ещё неплохо. Из них почти половина умела разве что мелкие фокусы, слегка облегчавшие существование.
Так что? Вперёд, суицидальный скаут-отряд! Мы не можем наколдовать на всех питьевой воды, поэтому нам нужна жрачка, идите её искать. Если вы умрёте, то останетесь в наших сердцах героями. Голод и желание каждого отдельного хоть в одиночку, чего и кого бы это ни стоило, свалить при возможности назад в Альянс творили чудеса с логикой.
Кай задрал голову, щурясь, а его спутники возвели затворы арбалетов. Сверху на них смотрели два арбалета поменьше, и два щетинистых лица. Ульвы. Говорливые ульвы!
- Что за…
- Тихо, — шикнул некромант. Они встали дугой, смыкая плечи и пряча спины. Вряд ли волки бы бросились на них, раз могли расстрелять сверху. Кай попытался собрать в себе маны на огненный щит. "Ты же маг". Какой толк, когда не спишь, не ешь и никогда не можешь восстановиться. Хоть больше не замерзаешь по ночам, зато подыхаешь от жажды, хоть свою грязную одежду бери и отжимай.
Но радостный возглас сверху, который последовал за напряжённым разглядыванием врага против света в тишине, абсолютно сбил Кайлеба с толку.
- Ва-арлок, гляди-ка, ты жив ещё!
И тут Кай понял, отчего раскатистый голос показался ему знакомым. Под осунувшимися щеками пробежали желваки. Его собственный ответ прозвучал чужим и каким-то вялым.
- Убийца магов, гляди-ка, ты патриот! — передразнил он. Спутники поглядывали на него с подозрением. На него и на вражеские арбалеты.
- Ты-то как можешь меня упрекать! Сам в тёмно-сером и месишь здесь грязь! Не жарко летом-то? У нас вот олень на вертеле здесь, сейчас зажарим!
Оба волка наверху загыгыкали, но не спустили пальцев с курков, а заряженные болты — с людей.
- Ты знаешь его? — обратился меррилец. Даже не по званию, но Кай не обижался. Он половины из всех не знал по именам. Зато знал болтливого врага.
- К нашему взаимному неизбывному восторгу.
И сказать, что ульв был очень опытный боец — было изрядным приуменьшением.
- Слушай, раз уж ты здесь — поднимись, поговорим, может, напоследок?
Меррильца зажали в скользких от пота ладонях арбалеты сильнее, но Кай только плечами пожал. В этот раз он против Ворина выходил не на арену, не подготовившись и исцелившись, без любимого оружия и маны. Когда-то упор в бой на древковом оружии парня спас и даже позволил переломать противнику ноги, вырвав победу в поединке, но кто сказал, что везёт дважды?

Только что.
- Молодец, Варлок, а я ведь был готов поклясться, что умею чуять ложь… — прохрипел ульв, дёргая из правого плеча огромный серебряный болт. Его товарищи свалились, порезанные и подпаленные ещё у порога. Два на одного, почти чисто сыгранный план!
Как правильный наёмник правильному наёмнику, как торговец торговцу, Ворин предложил ему сделку: предположительно важных пленников на деньги. И Кай согласился в присутствии двух своих солдат.
- Ты чувствуешь страх. А я не лгал и не боялся, — невозмутимо ответил чистейшей ложью младший офицер и подал ещё один сигнал. Ещё сотня набранных по карманам отряда серебряных – не бедно посеребрённые лезвия и жала, а чистое серебро! – полетела в наёмника, прибивая к стене его ладонь. Об пол грохнул одноручный арбалет. — Ты получил свои деньги, посмотри направо и чуть вниз.
Отблеск холодно-красного пламени от горящих рук превращал тёмного мага в жуткое приведение, сразу на десять лет старше, чем в первую и последнюю встречу в боевом кругу. Только тогда решимость Кая, далеко не самого сильного, но очень отчаянного среди бойцов, происходила из жажды мести за чуть не убитого приятеля Инферналя (как будто двух лет в ямах было мало ему понять, что смерть — это порядок вещей в том месте), а теперь — просто потому что. Потому что Кай не видел смысла держать слово, данное подонку как он сам. За себя он тоже не ручался, потому-то афера и выгорела. Почти.
- Стоило ожидать, пожалуй. Ты же сбежал после боя…
Солдат буркнул "псина вшивая" и удовольствием спустил третий болт. Ворину стоило уточнять про медь и золото, если он не хотел такой экзекуции, правда. Всегда пишите сделки с некромантами подробно, говорила народная мудрость.
- Я откупился, — солгал, всё так же холоднокровно, офицер. Просто чтобы казаться лучше. Почувствовать себя лучше. От всего происходящего у него на душе лежало мерзотнейшее чувство: знакомое лицо на чужбине – и такой неприятный исход.
Он шагнул вперёд.
- Ты ведь тоже предатель, проросший насквозь и изнутри… — прошептал, опускаясь на корточки, Кай. — Я ведь почти поверил, что твои пленники вернут меня домой и, быть может, героем, но ты заломил слишком реалистичную цену.
Ту, которую он всё ещё мог заплатить, чтобы заманить в ловушку вернее. И теперь семьдесят шесть бойцов армии Альянса атаковали прежде, чем атаковали их.
Убийца магов дёргался и хрипел, но Кайлеб подготовился хорошо, набрал достаточно серебра и уговорил товарища-чаровника — как только парня из Крена, практика самого мирного магического ремесла, сюда занесло? — помочь в выплавке чистых стрел. Конечно, в его собственном животе торчали болты из волчьего самострела, и все они были пропитаны любимым зельем юмориста. Несмотря на все слои не по погоде надетой одежды, они пробили и неглубоко вошли в кожу, принося терпимую, но неприятную боль. Но хуже боли была слабость.
В Фоленте наниматель Ворена всегда назывался соперниками "юмористом", чтобы не выбирать из менее куртуазных слов. Нанимать бойца без капли магии, но с особенно мощным врождённым иммунитетом, пользуясь тем, что это не запрещено? Юморист! Ставить одинокий медяк компенсации на малолеток, когда очевидно, что Убийца магов раскидает их на потроха, если их патрон не выкупит жизнь (что бывало редко, очень редко)? Юморист.
- Что, думаешь, я забыл, что ты любишь использовать урцен? — глухо спросил Кайлеб, поднося исходящую нервными и сбивчивыми языками пламени ладонь близко к лицу волка.
Зелье, которое называли "горе мага", зелье-подлость, зелье-дрянь, перебивавшее токи и иссушавшее запас. Только ночью Кай плавил серебро и не ел, и сейчас его заклинание всё равно стало последним. Противоядия от "горя магов" у Варлока в этот раз не было, но пока он сопротивлялся и мог свои чары удержать.
- Ворин, помнишь Реджинальда?
Использование настоящих имён опасно, да и просто плохой тон. Многие из бойцов были оборотнями, и менялись, приходя на арену, чтобы сохранить себя. Инферналь вот говорил, что становился странно глух ко всему вне своего тела, и жаловался, что именно поэтому не чувствует оружия больше короткого кинжала. Лучше всего пиромаг убивал, выжигая огнём в упор, и он как-то игнорировал отвратительный запах и вопли. А вот по жизни Реджи был весёлым разгильдяем, даже более беззаботным, чем друг.
- Он выжил и у него всё лучше, чем у нас обоих.
Хорошо, когда папа – богатый граф.
- Тебе пламенный привет.
И Варлок приложил ладони к небритому лицу бывшего соперника, слегка нажимая большими пальцами на веки. Ощущение было странным и волнующим, несмотря на то, что уже неконтролируемое заклинание обжигало и его. Потекла комками заваривающаяся плоть и кровь.
…Омерзительно и громко. Кай, будто приходя в себя с накатившей волной тошноты, откатился от дёргающегося в агонии тела, падая на солому задницей. Спиной сквозь одежду он наткнулся на другой труп, а над головой свистнул ещё один снаряд.
"Да как они это делают?" – хотел заорать он в отчаянии. Горечь во рту стала невыносимой и пульсировала волнами, боль от шатающихся в ранах снарядов только приумножилась. На плечо с нашитым знаком отличия младшего офицера опустилась арбалетная педаль.
Меррилец.
Кайлеб задрал голову, глядя слезящимися от рези и гари глазами в ожидании суда. Справедливого, между прочим. Стражник мог пришить его ещё во время сделки, как предателя, ещё до разъяснений хитрого плана. А в итоге прибитым оказался его друг в этой разборке в дверях.
Но смугловатые пальцы жителя побережья не лежали на курке. Это было видно даже в неровном свете упавшей на сено и занявшей пламенем отдельный ворох у стенки лучины.
- Мне было страшно, — со странным лицом признался солдат, — никогда из головы всё это не выкину.
Кай моргнул. И моргнул ещё раз. Кажется, он начал понимать. Тяжесть арбалета исчезла, и руки потянули его за плечи вверх.
- Да, я знаю. Отлично пострелял, кстати.
- Так ведь в упор.
"В меня тоже", — подумал некромант, пытаясь выдернуть короткие хвосты снарядов и глотая рвущийся из глотки вой. Спасибо, снятый с одного из убитых в самом начале похода второй мундир, прелесть слоёв валяной шерсти летом, лучше простого латного нагрудника на поддоспешник. Но принимать на себя ещё один предполагаемый смертельный выстрел, чтобы дать напарникам выпустить свои, он больше не хотел. Никогда. Но не зарекался.
"Ещё бы всё это скинуть и вытащить их, пока не истёк кровью и не потерял сознание", — подумал офицер, закашлялся от дыма и попытался притоптать дымящуюся горку неуверенной ногой.
- Что там за шум?
- Наши, — вынимая свои серебряные болты, ответил стрелок.
- А вой?
- Это ульвы…
Меррилец вскочил на ноги и пошёл к двери, заряжая серебро. Он приоткрыл плечом дверь, и вскрикнул:
- Их там десятки!
"Ну конечно, Убийца, давай поиграем, кто быстрее нарушит слово. Но тебя я победил".
- Быстро к остальным, я выберусь сам! Скажешь капитану, что справились, главный мёртв… Это приказ.
Дверь захлопнулась за сорвавшимся на бег арбалетчиком. Кай снова закашлялся. Прилив воздуха снаружи напомнил ему, чем человеку вообще положено дышать. Пальцы всё ещё ковыряли застрявшие стрелы. У стены напротив выхода, сползший в отсутствие приковывавших его болтов, лежал жуткий изуродованный труп. С Убийцей магов Кайлеб снова остался один на один. Только в этот раз бой был завершён до начала, а место столкновения тонуло в сумраке. Луч из щели меж рассохшихся ставень падал на шнурок, убегающий за шиворот стёганной куртки. Уже не стесняясь ахать от боли в животе, Кай нагнулся и сорвал его с остывающей шеи.
"Осмотрись",— приказал он себе, выпрямляясь снова. Как назло, глаза слезились и закатывались от запаха, от дыма и от боли. Дыры не дыры, а ушиб от выстрелов был серьёзный. Бедная отбитая печень, бедные выбитые пальцы, все труды матушки после Фолента катились в зад со скоростью света, и всё из-за того, что кому-то скучно было жить мирно, без пьяных драк. Звенело в ушах.
"Это не я, это не я, это не я лежу тут трупом. Дважды, трижды, сотый раз – не я… - читал он себе мантру, видя, как валит у щели света чёрный дым сквозь джут и брёвна. – вот он!"
Кай встал на колени, стараясь не тревожить застрявшие болты, борясь со своей паникой и сотрясающим его кашлем. Ну что он, проделал этот путь зря, зря выплавил все остатки серебра, собранные с отряда? Дрожащими руками он вставлял один за другим простые ключи в раздолбанное и забитое песком отверстие и прокручивал, пока не почувствовал щелчок. Пыльная крышка откинулась с грохотом. Даже в подвале дома воздух был чище.
- Хэй, — выдохнул он облачко в холодную влажную темноту, — если там есть живые — подъём. Дом скоро будет в огне.
Рукой Ворлак нашарил на полу окровавленный кинжал рядом с телом одного из ульвов и сбросил с порцией пыли и сена вниз, несмотря на риск зарезать живой груз. Сколько и какого качества его бы там ни было. Плевать на другие дома, от подвалов которых могла быть вся эта вязанка. Из этого бы выползти, выковырять из себя болты с урценом, и больше не рисковать животом ни в прямом, ни в переносном смысле слова. Каких бы там ни наловил некромантиков и офицериков Ворен, а Кай всё же очень хотел домой и на ручки. Хоть на месяцок, чтобы осенью купить на грошовые сбережения и заработанное хотя бы посредственный маскирующий артефакт и раствориться во мраке. Ещё один отличный план, обречённый на черезжопное исполнение с жертвами и сплошным кошмаром впереди!

С значит страдай.
Кубик бросал. Меня любит число четыре.

Из-под полы не ответили, но явственно шебуршали, так что Кайлеб, натянув на нос и рот все засалившиеся и пропахшие… ну, походом, что тут повторяться вороты одёжек, стал выпрямляться и толкнул пяткой ноги дверь. Глаза резало от скапливающегося под низким потолком халупы (не могли помимо подвала ничего интересного построить!) дыма, зато болты больше не сообщали радостными всплесками боли о своём присутствии.
Где-то снаружи звонко что-то железное вонзилось во что-то деревянное, а Кай ловил добычу из подвала. Только вот одно существо, запахом и скошенным силуэтом сквозь дымную завесу мало напоминавшее живое, выбралось, а звуки внизу – прекратились. Слабеющим из-за накатывающих в раздражённые глаза слёз зрением некромант приметил кинжал, спросил необычно бесцветным для своего характера голосом "Что, и всё?", заткнул верёвку с ключами за пояс, схватил добычу за руку, и, переступая через тела, устремился на выход.
Правда, из двери, освещённой задорным летним солнышком и не менее задорно занимающимся пожаром, торчал метательный топорик. Обманутый судьбой спасивец пленных – он потерял своего человека, своё оружие, свою ману и рисковал целой кучей серебра и ещё кучей людей в рейде за какого-то неопознаваемого недоноска! (правда, там была ещё и личная месть, и расовая ненависть, и личные амбиции, но не будем об этом) – хотел было обрадоваться "О, топор" и забрать божью компенсацию, но, стоило ему отпустить левой рукой воротник, а правой сомнительно-сознательное тело и потянуться за ручкой двери и топорищем, как из-за косяка нарисовался другой топор. Больше. И с мускулистой рукой в одном лишь сыромятном наруче. Эти явно имели целью оттяпать показавшиеся из пылающей хаты загребущие лапы в тёмно-серых рукавах солдата Альянса и любопытный нос. Благо, Ворлак за последние шесть лет видел больше вот такой вот нервной и сумбурной жизни, чем сытого дома и спокойного быта, поэтому сам он, может, и икнул с испугу "Йоп!", зато рефлексы сказали рукам "Закрывай!". Дверь захлопнулась, прищемив руку и плечо предполагаемого неприятеля. И чуть открылась, и захлопнулась снова. И снова. Некромант не верещал, как в былые времена классических трактирных побоищ хлеще спасающейся официантки что-то воодушевляющее или устрашающее противника, только сопел и кашлял, а руки его слабели вовсе не из-за выпитого. Но как и всегда, отчаянное избиение окупалось результатом. На четвёртый удар Кай отпустил ручку, вырвал топорик из двери, и саданул им по кисти, а после дал ногой по ней же, откидывая всё в ослепительные лучи солнца. Большой топор выпал из грабли не то человека, не то ульва, и пришёлся по левой руке мага. Он зашипел и заскулил "ай сука" от боли, чуть не повалившись назад в хижину, но и раненный враг отшатнулся за пределы видимости. Кровля трещала всё более угрожающе. Выстояв на нетвёрдых ногах, Кай бросил здоровой правой метательный топорик и подобрал большой и с ним, не жалея головы, вышел.
- Эй, ты, быстро из хаты! – прокашлял парень, слепо щурясь на дневном свету на баюкающего прорезанную по венам руку… ульва. В секунду огромный мужик – ростом лишь немного выше, а в плечах раза в полтора-два шире Кая – обернулся огромнейшей же псиной. С невероятных размеров грызлом, рассечённым слева-направо по носу шрамом. Такому не то что топор скормился бы запросто, но и целая пылающая красным на солнце сальная голова некроманта. А Ворлак среди своих многочисленных недостатков, вроде немужественно аккуратного и мягкого, что называется безвольного подборока или, например, ещё более рыжей, чем патлы, клочковатой, редкой и нифига не делающей квадратной треугольную челюсть бороды, страдал ещё и хронической косостью. То есть он был парень резвый, и силы вкладывал даже больше, чем ожидалось от такой-то вешалки, и с глазомером у него было в порядке, но в части терпения на тренировку прицела и попаданий всегда проигрывал и, как следствие, сильно полагался на удачу. Потому и из арбалета если стрелял когда сам, то только в упор. Но теперь у него не было ни магии (едва ли полезной против ульвов), ни арбалета, чтобы пустить серебряных стрел, ни даже левой руки, рассечённой глубокой царапиной по костям, но всё равно больной и непослушной, чтобы направить тяжёлый топор. Не колун! Какая удача! А Кайлеб смотрел на ощеренную пасть прихрамывающего урода и думал, как бы так ему на подгибающихся ногах отскочить и укатиться, чтобы ни под зубы, ни под случайную стрелу или камень не угодить. Там, позади, за щитом грубой двери, были не милые сердцу поединки один на один, а побоище, если верить арбалетчику-меррильцу (он сказал "десятки"), равных по силам отрядов. В которое завёл их Ворлак по известным причинам. Ну ой.

Удивительно, как так можно было изловчиться, чтобы отхватить целую жилистую кисть – и метательным топориком! Но, как известно, Кайлеба Ворлака за его эпическую нелепость удача очень нежно (и жалостливо) любила. Как можно обижать такого очаровашку, презабавного весьма?
- Сам дурак! – успел огрызнуться некромант в лучших традициях аргументированных дворовых споров, и это было последнее, чем он успел грызнуться, потому что дальше волк, сбросив болтавшуюся на куске плоти кисть-то-есть-лапу, кинулся его, рыча от боли и ненависти, драть. Вместо лекции о том, что данный топор метательный не в его, Кая, весовой категории, из него исторглась характерная для Ворлака с его талантом изображать звуки триада каких-то нечеловеческих воплей, как если бы перепуганная бешенная химероидная змеебелка из глубинных анейротских лабараторий встретилась с целой школой высокогорных алавесских драконов-монахов и после первой же медитации получила заряд благодати в голову и приняла боевую стойку ушу-маши номер сорок два. В живом исполнении вымотанного и по инерции больше, чем реально соображающего человека, это выглядело как полный спонтанности и страха за собственную жопу пируэтокувырок от близких челюстей в сторону хаты и вонючего советчика и удар топором по волчьей морде сверху плашмя на выходе из этого неизящного манёвра. И ещё несколько ударов под адский вой, уже не плашмя, конечно же. И ещё избиение какой-то обвалившейся с крыши горящей палкой с извлечением фейерверка искр, пока большой брат всех сукиных сыновей не распластался на земле и точно-точно, мертвецки не откинулся. Вот примерно так и случилось, что Кай загремел в это болото, только вместо импровизированного факела и топора в ту ночь у него в руках была одна несчастная скрипка.
Ощущая две вещи: боль от болтов в брюхе и вонь своей дымящейся накидки – парень перекатился через забитого насмерть ульва с топором и на мгновение присел на мягкой туше в полных дыма и "яживойяживойяживой, ой, точно!" раздумьях, он вспомнил о вызволенном пленнике и пожаре.
- Ты! – ткнул вымаранным в запёкшейся крови и Фойрр знает каких ещё частях Ворена Убийцы магов пальцем в человека с не сидящими на отощавшей заднице штанами. – Тебя запросто убьют наши по ошибке, но на мне два комплекта вещей. Только… – морщась, рыжий защитник угнетённых указал на короткое оперение. – Пошли, обойдём со стороны опушки и вала и поможешь мне вытащить.
Уперевшись грязной ладонью раненной левой кисти в шкуру волка, Ворлак неловко поднялся на ноги и указал в сторону, противоположную шуму и взвивавшимся уже не только над их несчастной хижиной дымным столбам. Кто побеждал – судя по звукам, кто-то всё-таки теснил – непонятно, но если бы "своих" перебили, они имели бы шанс уйти ещё довольно далеко. Никто истощённый и едва живой в бой не лезет – в те времена Кай это как непреложную истину знал, хоть и умел на плохую драку нарваться. А ещё мечтал не знать ничего вовсе. Ни о войне, ни об искусстве убивать, ни о дезертирстве и наказании за него, которое его всё меньше страшило.

- Я считаю, что никто не станет разбирать, особенно в ночи, особенно если раньше не видели, и что мне жарко в двух слоях.
Конечно, заставлять солдат носить одно и то же сам Кай считал не лучшей идеей. Дорого, расслабляет – любого шпиона можно в форме заслать. Иначе-то учились признавать по голосу и лицу, но когда такая свалка и сотня человек разом отправлена в лес вместе, идеи братства терпят крах.
Остановились у густой стены взрослых и больших и невысоких молодых лип, что поросли за окружавшим это превращённое в военный лагерь  поселение земляным валом с наполовину вывороченными кольями. Вокруг соцветий, источавший удушливый запах, гудела всякая летучая дрянь – быть может, не унюхать, а раскидистые, но редкие ветви поросли хорошо защищали от глаз. Кай привалился спиной к стволу дерева и, сбросив в сторону подобранный топор, на секунду коснулся затылком коры и позволил глазам закатиться под веки. Сладковатый запах лета напомнил ему о родном доме матери и смешной обязанности каждое утро натаскивать две бочки воды из колодца на соседнем пригорке, хотя дом был полон колдуний и уж треть из них наворожить всё это легко могла. Заниматься чем-то кроме магии и сельского быта в деревне было сложно: не было ни друзей, ни злачных мест, чтобы загулять, люди были слишком простые и какие-то чуждые, но то время по-своему было прекрасно.
Голос вырвал его из бегства в забытье, и только лишь потому, что звучал знакомо. Только в воспоминаниях о залитых солнцем долах, садах и пашнях он всё ещё ломался.
"Да ну".
Кай потряс головой, стряхивая с волос чёрную с серым зольную муку и накатившую сонливость. Он устал, потратился и толком не спал… изрядно, хотя к последнему он за лет шесть, казалось бы, должен был сделаться привычен. В ослеплённых просачивающимся сквозь зелёные листья солнечном свете глазах расплывалось ещё более неухоженное и менее узнаваемое лицо вытащенного из подвала пленника.
- Они в этих шкурах засели, в теле – неглубоко, – объяснил Ворлак. – У меня просто руки скользят…
Он поднял их и сам точно новыми глазами увидел.
- Твою мать… – проворчал некромант, обтирая пальцы о бока. Вспомнил, как именно расправлялся с Вореном. Лучше б забыл. Амнезия – это классно, амнезия – чистая совесть и крепкий сон. А теперь ещё поверх запёкшейся и даже поджаренной корочки стекал новый слой любимой красной подливки – собственной, из плохо выглядящего клиновидного разреза между костяшками левой руки. Она аж пульсировала – и понемногу немела.
- Др-р-рянь, – прошипел он и подсобил вонючему придурку, – одну руку упёр и тяни давай! Не десять лет тебя держали.
Наконец, последний болт отправился в мучнистую грязь из истлевших прошлогодних листьев. Кай быстро перестал подпирать липу и, расдербанив полутора рабочими и дрожащими отчего-то руками пояс, скинул с себя верхнюю накидку и не застёгнутую куртку под ней, оставаясь… в такой же накидке, с такой же курткой под ней и ещё рубашкой, но в этот раз чуть более чистыми и прилегающими к его длинной тощей фигуре. Только две ромбовидные дырки в них всё портили. Парень приподнял слои одежды и поглядел на два небольших кровавых пятна и три синяка размером с орех на белой и покрытой кучей белёсых шрамов ещё с Фолента коже.
- Пойдёт, – сказал сам себе Кай и перестал светить брюхом, отрывая, впрочем, от заношенной тряпки на теле последний круг подола, который оставался до края штанов. Дальше – только этими самыми штанами и портянками перевязываться да дратвой из нечинибельных сапог зашиваться, что весьма опасно из любых соображений. Повязки Варлок, зная им цену, берёг как мог, но они всё равно заканчивались, протирались, или в них до стирки заводилось что-то такое, что хотелось срочно сжечь, причём не в костре под жрачкой, а отдельно. Хотя личинки, говорят, вполне съедобны. Но до этого он ещё не дошёл.
- Говорила мама хорошо одеваться, – попытался отшутиться, протирая лоб тыльной стороной ладони – грязными, грязными руками и к лицу-то! Мама говорила ему! – Кай. Легче он себя не почувствовал, но волосы с глаз наконец-то убрал и смог повозиться с другим поясом.
- Фойрр… у тебя там вязанка ключей от дыр с прочими пленниками должна висеть – не потерялась?
Нет, он не хотел возвращаться пока, но в случае, если здравый смысл скажет ему, что другого пути не предвидится, хотел вернуться героем, пусть и не сложившимся. Герои не вынуждены прятаться и постоянно бояться за свою жизнь.
- И, просто удовлетвори любопытство, интересно же, за кого шёл торговаться – кто ты и твои товарищи? – попросил Ворлак, смоченным вязкой слюной краем тряпки вытирая с пальцев месиво и очищая рану у краёв, чтобы видеть, насколько она плохая. 

Кай словил ключи правой не глядя, лишь перехватив зубами плотно натянутую и уже пропитавшуюся кровью ткань.
"Когда жрёшь руки, они пахнут сыром, – сказал один умный дебил с вечно потными ладонями и подгоравшими рукавами. И добавил, – Фойрр, а сыра б я пожрал".
Шнур отправился за пояс, как прежде, и, домотав последний узел, Варлок сорвал болтающийся на ближайшей ветке липов цвет и сунул себе в рот. Сладко, кисло, и вообще трава с какими-то, наверное, тлями-хернями, но божешки, как же вкусно после горечи голодного желудка и дыма от горящих досок и тел! Ещё главное не казаться языком пальцев с остатками ульвячьей жаренной корочки, от одной мысли тошнит…
- Лезть к ульвам вообще было плохой идеей, только тем ребятам из командования, видимо, не объясняли, – причмокивая уже вторым и третьим цветком, которые обычно вылавливал из маминых и тёткиных горячих отваров, и зажёвывая отростком с молодыми листьями, ответил Кай. И тут его точно молнией шибануло. Имечко.
Некромант утёр истрёпанным рукавом – больше по привычке, чем из нужды привести нос и комичную рыжую поросль на лице в чуть более чистый вид – лицо и повернулся. В несуразно высоком и костлявом пленнике с лохматыми чёрными патлами тяжело вообще было разобрать живое существо, но чем больше Кайлеб примерял к нему свои наваждения и бредни, тем очевиднее становилось сходство. Эйр, чем взрослее становилась, тем чаще замечала ему, как он за повальной общительностью и дружелюбием держит от себя людей подальше, так что Алек Эарлан попадал в множество приятелей на раз в полгода (а то и реже) погулять. Всё, что делало его чуть важнее любого одноразового друга – сестра. А сестры Кай давно не видел и писать ей письма думать забыл.
- А дальше, – медленно растягивая слова начал парень, делая несколько шагов вперёд и поднимая с земли топор, – ты ковыряешь этим себе могилу, попутно составляя мне устное сочинение на тему "Как я провёл лето, где я по пути в геройский плен в самой жопе мира потерял Алисию Ворлак и что я знаю о боевых характеристиках заточенных орудий сельского хозяйства вроде лопаты и колуна".
Поскольку Кайлеб всегда был немного (а с возрастом – возрастающе по экспоненте) "странненький", юморок у него был странненький, и неглубоко посаженные блестящие глаза на несерьёзном лице смотрелись тоже странненько, так что редко можно было понять, сказал он очередной каламбур или хитро заплёл в слова настоящие намерения и чистую правду. Ему тоже так было легче: обознайся он из-за нашедшей на него иллюзии (ну почему на липах не растут куропатки и бараньи рёбрышки!), или просто наткнись на отбитую частично память, можно было б отшутиться. Кай отщипнул и зажевал очередной листик, проходя мимо Алека куда-то в сторону проникающего сквозь сень деревьев солнца.
- Нам туда, – махнул он точно мечом или знаменем, только топором. – Обойдём и посмотрим, что за валом. А липы съедобные и полезные, особенно если тебя дерьмом кормили – попробуй. На вкус как салат.

Ел ли Кай мясо ульвов?
Он уже подумывал над этим вопросом сам с собой, пытался понять, что такое останавливает его товарищей и его, уже набивших руку мародёров, обирающих тела до последней годной нитки, врагов (да и своих же) есть. Обрабатывать шкуры превращённых – понятно, нет времени и инструментов, но вот сожрать волчка? Он ни разу не видел. Он даже почти не думал реально попробовать. Он даже на каждый позыв желудка думал: "Дикий ш-штоле?!”.
- Да, вот сейчас, – оттопырил измазанный палец прямо в лицо пленника будущий печально знаменитый Потрошитель.
"Прохладно и почемучто", – с долей раздражения огрызнулся – но в мыслях – Кай. Он сам от своей истории не дрожал от восторга.
- Магов в принципе осталось мало – у нас – большую часть заучек заморили истощение и холод весной. Или как вас… Потом, в общем, поговорим.
Путь оказался не таковым, каким представлялся. Солдаты Альянска заходили с северо-запада, прячась в утренних тенях, я теперь они выморачивали крюк по южной окраине, и она казалась не такой уж маленькой. То, что с другой стороны поселения казалось краем, оказалось зарослями, а то, что оказалось валом – берегом пенистой реки. Остовы перестроенной со времён Зенвула старой стены вывели его к белому зёву воды.
Воды.
Воды!
Холодной душащей смерти!
Кай проглотил свой страх.
- Как только не заметили… – чуть бледнее, чем следовало, пробормотал он, глядя вниз на каменистый крутой скат. И тут же, жёстче, увереннее и злее, как положено сердитому офицеру, рявкнул назад. – Хватит рот на воду раззевать! Нам нужно вывести за твою задницу кладущий головы отряд и твоих сострадателей-пленников!
Звучала сбивчивая фраза ержисто, но в заросшем лице Ворлака, оборачивавшегося то и дело нервными рывками назад, было только отчаяние. Его путь домой. Крохи о потерянной и почти забитой сестре. Его путь назад, учёного, как надо и нельзя.
Их пути назад не суждено было стать спокойным. На каком-то надцатом шагу справа и вперёд стали снова различимы крики и гул огня, а на двадцать-каком-то бой соприкоснулся с соседними кустами: взмахом меча сбрило вершки. Затем в заросли молодой липы пополам с ивой полетели стрелы, а сразу затем – нырнули фигуры. Серые. Свои.
- Да Фойрр ж вас в жопу отымей! – поперхнулся Кай, соскальзывая вместе с ногами на ту сторону, к воде, к бурлящему притоку Великой реки. Вопреки его надеждам, его товарищей теснили. Его отряд, который рисковал ради претворения его эгоистичного амбициозного плана, теснили. У него самого, измотавшегося, выколдовавшегося до звенящей пустоты в голове, насквозь уставшего от этого путешествия, не нашлось бы сил, чтобы драться.
Ногти царапали по зернёной каменисто-песочной земле. Топорище скатилось куда-то к зарывающейся в насыпь ноге. У Кайлеба всегда были никудышные отношения с водной стихией, ему всё казалось, что он тонул, как в несчастные пять лет, и правда соскальзывал, начинал захлёбываться и тонуть, стоило мыску перестать чувствовать плотное дно. Так что он очень не хотел лезть в воду, а ноги с тремя слоями засохшей на сапогах грязи щедро лизали высокие брызги. Но у страха глаза велики, а руки и ноги сучат и своё дело кое-как делают. Прежде чем выползать назад на насыпь, рискуя оказаться тотчас же со снесённой головой, парень опасно скрючился, не отпуская одной рукой сухого корня, и подцепил топор: чтобы можно было ответить тем же. Вода и водянисто-светлые глаза на миг встретились, но друг друга не вполне признали, и это было к добру. На тропку из старых камней Ворлак выполз всё ещё вполне вменяемым, был способен отличать своих от чужих. Был способен удивляться, как мимо, в метрах двадцати вперёд по течению, буквально рвёт когти дюжина-две матёрых волчар. За реку, за реку, по скользким камням и непрогретой ещё солнцем воде, куда людям при оружии не добраться и в треть так быстро, что с лодками по порогам, что через не видный нигде рядом в быстрой воде брод.
Победили. Лакомый кусок упущен, хоть в обществе циников и остервенелых от желания добраться до родных мест людей воинская доблесть и лихость – марки чокнутого, а не героя. Ещё одно большое упущение командования – не зазомбировать как следует солдатню из-за спешки, да и в принципе не заниматься неблагодарным делом воспитания безмерно влюблённых в магократию живых миньонов. Зачем прикармливать плебс и ковать со всех сторон критикуемые духовные скрепы, если можно наклепать мёртвых слуг? Ну, с достаточными запасами магической энергии. Ну, с подготовкой. Ну, где-нибудь поблизости от насиженного хозяином места, границы охранять, не заморачиваться с затратной и неудобной логистикой: мертвецы сами, на добром слове и голодом подстёгиваемые, лишние мили ноги не проволочат.
Эарлан исчез из виду как нашёлся: не сразу заметно, но довольно внезапно. Кай понял это лишь когда его, всё ещё высматривавшего мокрых псин в зарослях на том берегу, окликнули идти назад и он непроизвольно кивнул.
"И куда он, сукин сын, делся?" – осознавая всю прелесть ситуации, подумал Ворлак, но окликать не стал и просто пошёл туда, где собирались свои. Кай очень не хотел снова видеть многие эти желтушно-бледные или просто неприятные рожи. Особенно своего командира. Вообще никого, за исключением молодца меррильца и Эарлана, первое и пока единственное живое доказательство, что овчинка выделки стоила.
Ноги запинались о каждую неровность дёрна и лесного ковра, переходящего за второй дугой вала, менее древней, за которой уже поигрывали дымком землянки, в утоптанный грунт. Вылиняло-серые тени двигались в лучах солнца, матерясь, кряхтя и таская серые же мешки. За стеклянными безэмоциональными глазами Кай подметил, что их отряд сократился не меньше, чем в половину. На оклики рядовых он отвечал вялыми жестами рукой. Другой – топор заткнул сзади, грозно ощущаясь сталью поверх накидки на спине – он судорожно сжимал вязанку ключей, направляясь к центру посёлка. Потеря нашлась в компании земляка, их командира.
- Так как зовут тебя, солдат? – поигрывая похожим на коготь ятаганом – иноземная экзотика с первого дня похода была особо бережима им – спрашивал офицер. Кай запаниковал и дерзко прервал разговор.
- Это не важно. Капитан!..
Парень закашлялся от горького дыма, дохнувшего в лицо.
- Ворлак, а я думал тебя за твоей затеей убили вместе с несчастными идиотами, которых ты впутал в свою авантюру, – ятаган махнул в сторону разложенных в ряды тел и посмотрел снова на Алека, – вы, молодой человек, стоили мне трёх десятков солдат.
- У меня есть…
- Субординация, Ворлак! – прорычал мужчина.
- К Фойрру субординацию! Под халупами есть больше подвалов! – рявкнул, ненавидяще глядя на командира, Кай. Пальцы свело от крепкого захвата на ключах, и именно в этот момент их выхватила чёрная перчатка капитана.
- Не думай, что твоя вольница продолжится из-за имени твоего отца, ублюдок. Когда мы достигнем лагеря, тебя накажут по полной строгости военного трибунала, как ты и заслужил, – процедил столичный офицер. – Бросьте трупы, гасите пожары чем можете, – заорал он на всю округу. – Ищите подвалы и любую добычу в них!
Остатки отряда, имевшие ещё две руки и ноги, разбежались открывать для себя в подвалах живое и уже умершее, задохнувшись, подкрепление. А они остались. Маги без маны, бойцы без желания и сил. Использованные. Среди кучи тел. Использованных. Но не до конца.

- Пошли, – коротко бросил Кайлеб Алеку. По стремительно потерявшему живость и искренность переживаний лицу его можно было читать, что настроение мастера особой уличной магии упало с терпимой паршивости в полную беспросветную дрянь, и он изо всех сил держит сцепленными челюсти и мелко подёргивает желваками, чтобы ни на кого случайно не сорваться. Алек мог только услышать "ублюдище", процеженное сквозь зубы, когда они немного отошли. За недели знакомства Кайлеб своё непосредственное начальство начал ненавидеть даже больше, чем козлов большего масштаба, из-за которых все они оказались здесь.
Был обычный летний день, и Кай уже порядком взмок даже без второй одёжки. Отряд, который после скорой, но очень яростной драки почти поровну поделился на мёртвых, раненных и ищущих, плевав на первых, где-нибудь поживу.
Мимо тащили за волосы оглушительно визжащую и рыдающую женщину, а следом за ней – трёх её дочерей. Мускул на щеке Ворлака болезненно дёрнулся: как-то вспомнилось ему, когда он во главе ватаги юных и жаждущих быть героями пантердорцев разгонял мародёрствующих чужаков от принадлежащих городу беззащитных сёл и спасал девиц в беде, надеясь на лёгкий поцелуй в щёку (и ужин и ночлег для всей команды, разумеется). И вот куда занесло его теперь, на чужой территории он лишён роскоши быть правым и рыцарем.
Их с Эарланом путь лежал как раз в распахнутую настижь дверь халупы, откуда прятавшихся женщин волокли. Внутри, несмотря на запах гари и дым от затушенного наскоро возгорания, возилось четверо лейдерских обыкновенных шалопаев. Наверное, до того несчастного случая со скрипкой, разбившей кому-то голову насмерть, Кай встречался с этими людьми, голоса и сейчас, и на превалах всегда отдавали смутным ощущением дежавю, но он предпочитал не общаться со знакомыми и не говорить, как и на каких условиях попал в бравую армию спасения ничего.
- Уж не чудесный ли запах домашнего сыра чую я? – возник позади, прямо за ушами пирующих парней, младший офицер. – Секретничаем?
Насмешливый тон слов Ворлака позванивал какими-то нервными нотками.
- Мы производим ревизию и отчитаемся перед капитаном как только закончим, - не оборачиваясь, ответил один из лейдерцев. Кай положил всё ещё липкую и пахнущую пригоревшей кровью руку ему на плечо и развернул к себе лицом с кругалём похожей на полную (но уже отломанную) луну еды. Видно, в добытчиках боролись разные желания, раз они только по мелкой отщипнули. В офицере тоже.
- Смотрите, парни, - отпустив грязной лапищей, которая устрашала и его самого, ставшего похожим на зажатого кошкой под ящик мышонка солдата, обратился рыжий, сверкая глазищами в полутьме паршивого жилища, - у меня тут пленник, только что отнятый у врагов. Он голодный. За половину круга я забуду, что тут видел, и не пойду говорить всем, как вы тут жрёте сыр, пока они там дыры в себе затыкают и считают мёртвых. Но вообще заканчивайте с этим.
Оставалось только поцокать языком. Лейдерцы, от нечего делать, быстро признав в голосистом и иронизирующем собрате младшего офицера, посплёвывали проклятья и разломили сыр пополам, да ещё тряпкой со стола хозяек обернули. Причём – внимание – под чутким взором отдали нетронутую их грызлами половину. Этой радости им с Алеком на два дня хватило бы ужраться от пуза, наверное, потому что сыра, даже нежирного, много не съешь, ну и сытный он.
- Возьми, у тебя руки почище, - кивнул парню Ворлак, и потирая мерзко покрытые как патокой с катышками грязью и кровью руки, попросил другого из "обиженных":
- К слову о пленных, ребят – вы тут всё обшарили, подвала нет?
- Не, здесь был только погреб, где еда, вход со двора.
- Понятно. Пошли.

Добраться до других домов, в отличие от этого, было сложнее: все, так или иначе, пострадали от огня и дышать в них было невозможно. Да и давало это лишнее время, чтобы спрятаться от задолбучего капитана, умыться водой из корыта, которое тут стояло для уже упёртых на забой коз или свиней, передохнуть и поесть.
- Давай, рассказывай, чего такого ты натворил, что оказался здесь. После того, как тут закончится всё, что можно утащить, нам поговорить не дадут, я эту анейротскую гниду знаю…
Вообще он имел в виду стоящего выше по рангу офицера, но, глядя на свою внезапную добычу, поправился:
- Не тебя, капитана. Ну, тут всё как с "твою мать" – "твою мать", но не твою, ты знаешь.
Сейчас как раз была его очередь умываться, самое время, чтобы Эарлану посидеть на пне и повещать о своих злоключениях. Кай, несмотря на то, что сосредоточенно слушал, сначала, нагнув корыто под углом, чтобы не мутить воду, отскрёб свои руки, а потом десять раз подряд зачерпнул, щедро расплескивая последнюю воду, вымочив себе и голову, и шею, плечи, спину, покрытую жёлтой тканью заношенной почти в дыры рубахи, и только потом шумно выдохнул. Мимо них, проходя между двориками с хилой оградой или без неё вовсе, миновали безразличные люди: опустошённые и приободрившиеся, уставшие и голодные или уже сытые, потерявшие приятеля или приобретшие лучшую пару сапог. Звенели в тёплом летнем воздухе над кучей вывернутых недалеко потрохов мухи. День жарил как мог в этих суровых лесах.
Кай, купая в пыли свою продырявленную форму, повязанную хитрой конструкцией из рукавов и пояса ниже налившихся синим следов от болтов на животе, выпрямился и, морщась от боли, встал.
- Надеюсь, тебя не вытошнит прямо здесь же? Я не выдержу позора и мне придётся тебя публично казнить за перевод хорошей еды.
Кай, конечно, шутил. Он чуть ли не пританцовывал, весь мокрый, рыжеющий на солнце и без отвратительного чувства от крови на собственных руках, такие моменты просветления он урывал редко. 

То, что настроение младшего офицера прыгало тудыть-сюдать не было удивительно. Он раз тридцать на дню грозился убить кого-нибудь просто ради того, чтобы этого НЕ делать. Даже вновь обретённому – э-э-э… кому? закадычному приятелю? зятьку? – он чуть не пожелал заткнуться и молиться, чтобы рыжеусый полубог в его лице и дальше спасал богатых идиотов от скуки, а сирых и убогих от голода, но это было как-то излишне жестоко по отношению к "г'олодающим дитам Маг'ыстра", ебстись оный три раза на праздник в жопу мерином за гениальные стратегические решения по северному вопросу.
- Брешешь как дышишь, – прокомментировал уже у корыта первое же заявление Эарлана супергерой-голодранец. – На востоке каждый ребёнок знает, что из вашей западной аристократии каждый первый скорее черенком по химере почешет, чем к жене лишний раз припрётся супружеский долг исполнять. Ты единственный, к тому ж выросший, сын, о приёмных я не слышал – придумай что убедительнее.
Кай хотел стрясти с придурка, что с Лисской, но отвлёкся на перекус. Одеваться в жаркие для лета, даже местного, одёжки он не спешил, щеголяя в растянутой и обтрёпанной рубашке, в вороте которой светлая кожа контрастировала с пёстрыми веснушками и лёгким загаром на лице. Никаких страшных следов когтей и удавок, о каких думается, что после таких ран не живут, здесь пока не было, и ожога под закатанным рукавом тоже.
- Щапай, - с полупрожёванным сыром во рту повелел уже бывалый мародёр Ворлак и подтолкнул Алека вперёд. Думать вообще тоже энергии стоит, так что пусть отрабатывает паёк, пока начальство отдыхает. А ведь и действительно – начальство… м-мать, если они выберутся – он так, та-ак на этом оторвётся! И вовсе не бегущим впереди рядовых солдат, орущих "интендант – козёл, квартирмейстер – сволочь, нам бы щас в салон, нажраться ровно в полночь!", Эарланом, а перспективами, перспективами. К двадцать четвёртому году жизни Кайлеб снова начал питать какие-то амбиции, при всём печальном опыте ранних штрихов.
- Не подвал, а погреб, быдло столичное, –  сперва поправил Варлок, подчёркивая своё классовое превосходство по части знания как нормальные люди, а не аристократия всякая, живут. Но, не найдя никакого входа снаружи и наткнувшись на раскопавшего люк Алека в пепельной пылище и полутьме сгоревшей халупы поправился, тыкая удачливому парню за заслуги сразу под нос ключ:  – А, не, тут действительно подвал. И не лень же было им рыть, а потом закреплять на сваи…
Пока накормленный сыром и спасённый по чистой удаче наследничек возился, а Кай рассуждал, солнце и ленивый, едва-едва чувствующийся ветерок ласкали кожу. В отличие от "столичного быдла", пантердорец был ребёнком отгорающего маками и подсолнечниками на облитых солнцем полях лета и по нему иной раз, отвлекаясь от насущных проблем, немало тосковал. Кайлеб промедлил спускаться вниз, чуя даже со своего роста сладковато-гнилостное холодное дыхание подземного хранилища, но Эарлан уже достаточно взбодрился, чтобы сунуться туда до него.
"Твою… я ж только поел!"
Этот запах Ворлак ни с чем бы не спутал: у него в непосредственной близи несколько месяцев его жизни, тех самых, когда она из "отличненькой" обернулась неприкаянной и паскудной, медленно истлевал изнутри его друг, живой мертвец с медленно меркнущим от бесконечной агонии пребывания в убитом теле сознанием и чернеющей от ненависти к новоиспечённому некроманту душой. Для заразы достаточно было укола иглы, запах у гниющих ран всегда был одинаковый. Кай, спустившись практически сразу следом за Алеком, присел к пленнику, отмечая на грязной сопревшей соломе следы других пут, видимо, от уже умерших или обменянных пленников – сколько их тут могли на пару лежачих мест напихать? Его рука безошибочно легла на угадывающуюся в полутьме, прорезанном полосками света сверху, ногу, и под задубевшей от грязи ткани что-то повело в сторону, мерзотно влажно хлюпнув.
- Твою ж… – слыша одновременно и слова Эарлана, и борясь со своей тошнотой – единственным свидетельством такого правильного человеческого страха и отвращения перед смертью, которое, несмотря на выработавшуюся крепость желудка, так и не утратил, выдохнул Кай. Когда он попытался прощупать масштабы гангрены – как сын целительницы и полевого лекаря он немало знал о ранах, пусть и не имел таланта, усидчивости и прямых рук их врачевать – пленник сипло застонал что-то едва-едва различимое.
- Эарлан, – промедлив и взвесив для себя уже все за и против, коротко, не оборачиваясь, бесцветным голосом сказал Ворлак. – Твоя персона никого не волнует. Он не жилец.
Чуть подрагивающими руками, только-только отмытыми от запёкшейся крови, парень взял сидящего напротив бредящего и горящего от лихорадки мага и, сжав ладони покрепче, резко повернул его голову.
- Вынесем – сложим в общую кучу, - сказал рыжий, медленно поднимаясь. Только что он где-то внутри трепетал и сожалел – не по незнакомому, так просто по загубленной жизни в мире, где и так слишком много смерти и зла. Теперь же он не чувствовал ничего, кроме лёгкого облегчения. Одна смерть на его счету, но – избавление. Отрезать ногу и попытаться спасти – сомнительное милосердие, когда отряд и так перегружен раненными и всё ещё не добрался до плавающей в лесных массивах линии фронта, до лазарета, до иллюзии надёжности. И, конечно, Эарлан. Да, может, его личность и не стала бы сенсацией – сынок восточного генерала, некромант, переведённый за хорошую фамилию и магический дар из штрафников и смертников сюда, как-то фурора не вызвал же. Но Кайлеб, когда поступал по наитию, выбирал прагматичные решения: один целиковый и живой друг лучше двух приятелей, из которых есть полумёртвый.
Это были очень странные моменты его жизни, думать так цинично, просто, бесстрастно, при этом точно зная, что он не должен и не хочет так. Будто не он рассуждал или убивал в боевом раже. И эта отстранённость действительно была спасением.

Ворлак сдал шнурок с ключом кому-то смутно знакомому, как только управился с перемещением трупа к трупам. Поблизости другие маги, включая посредственного, но всё же не последнего капитана, считали тела и возможности наполнить контур большого магического круга, пока другие солдаты забирали у мёртвых товарищей и селян немногие личные вещи, делили заныканные пайки и смотрели на сапоги. Сжечь было бы проще, но всё ж таки некроманты – стервятники прагматичные. Если можно немного перегнуть с волшбой, но отправить мёртвое в дар Безымянному взамен на небольшое восполнение магии в каждом, то зачем оставлять за собой гору непрогоревших тел, которые не факт, что не догонят тебя в ночи и не стрясут свой посеребрённый кинжал или родовую амулет-монетку обратно?
- Присоединяйся, – кивнул на консилиум из троих собратов Кай, обращаясь к Алеку, – дар не скроешь, как только отъешься, а пламенный привет ульву в морду никогда не повредит. Ну или что у тебя…

Остаток дня, хоть Варлок и рад был потрепаться со своим другом и почти братом – его волновали вопросы без ответа, как минимум – украли офицерские дела и перебранки. Особенно перебранки. Ругань Кайлеба Ворлака и Мерсера Вельтрана завелись и не прекращались примерно после того, как оба подпитали силы от ритуала над телами настолько, чтобы не мучиться постоянными головокружением и апатией и не тонуть в управлении человеческими ресурсами. Ресурсов было… мало. Со всеми вытащенными пленными – рядовые вытащили из ещё пары нор полдюжины жизнеспособных соотечественников – и не умершими до выступления раненными, в отряде оставалось сорок семь человек, и на них уцелело три офицера. Сорок семь. Меньше половины. И хотя и Кай, и столичный урод, этот капитана кусок, и третий, вроде из Атропоса родом, занимался снабжением, пока оно было, все сходились на мнении, что им надо срочно драть когти на восток, пока не найдут лагерь и обозы, единства мнений, как это сделать, не было. Кай настаивал, что идти следует напрямик и как можно быстрее, пока раненные не начали заболевать, потому что никаких ни лекарств, ни целителей, ни даже коновалов больше не было. К тому же ухаживать за сталью оружия и защиты было тоже некому. Капитан давил, что они будут следовать по течению бурной речушки, в некотором отдалении. И несмотря на то, что Ворлака поддержал не-снабженец, авторитет победил и отослал рыжего с самыми быстроногими из уцелевших прокладывать отряду путь вдоль реки, рассеявшись по густому северному лесу с буреломами, как мальки от запущенной в реку руки.
Привал объявили в ложбине под утёсом в форме пьяного полумесяца, среди сосен и дубов, расщедрившись на целый один костёр, который десяток под началом младшего офицера Ворлака насобирал под вечер из хвороста и ближайшего сухостоя. На четверть версты к югу, вплоть до полневшей водой речки, их закрывала  складка, отделявшая один массив леса, новый, по которому они шли, от старого, задравшегося над первым с утёсом шапкой тёмной-тёмной листвы. Пока раненные отдыхали и перевязывались, здоровые натаскали в бурдюках в кои-то веки чистой воды и выполоскали бинты и рубахи. Закончилась хозяйственная беготня хорошо, если к полночи, и вымотавшиеся как собаки солдаты разлеглись в своих плащах на торбах вокруг костра и в первых кругах деревьев, засыпая скоро, без разговоров и стонов, намертво.
Кай тоже устал, но ему не спалось. Стоящий на дозоре лейдерец шумно дышал где-то в тени ствола сосны справа, вглядываясь в ночь, и уже не раз посоветовал ему, ненормальному такому, прилечь. Но ночью сны тяжело брали некроманта, и поход и его эмоциональный гнёт лишь усугубили было подсохший кровавой корочкой недуг его ума, содрав и заставить снова обильно кровоточить. Сухими глазами парень невидяще глядел в костёр, и от бодрствования его не было никакого смысла, но он не мог перестать осознавать ночное пространство вокруг. Почему где-то напротив от единственного усталого сторожа, тоже в кругу света, а значит – слепой, не спал Эарлан, он не знал, да и вообще не видел его как знакомую личность, видя бодрствующее тело. Кай был не сознательнее спящего с открытыми глазами кролика. Лицом над поверхностью забвения выступала его тревожность, отвечающая за инстинктивное принятие решения: опасность – пробудиться и драться, поднимая шум, ничего – чутко дремать дальше – всё остальное как могло отдыхало, притопленное в это усталое отупение. И что случилось между последним воспоминанием, что он молча сидит и глядит в пламя и стоит позади фигур в серых с топором в судорожно сжатой руке и чем-то вроде "враг, убить", занимающим всё его "я" – он не понял. Он просто тихо встал, обошёл за краем света компактный лагерь, и был готов убить вторженцев, выпрыгнув из-за дерева и раздав троим нарушителям по голове топором, пока не услышал "Эарлан".
Кай моргнул и подвис, стремительно просыпаясь, глаза на зомбячье-никаком лице обрели лихорадочную искру осмысленности. Подождав немного, не видя прямой агрессии и осознавая происходящее, офицер затаился, опустив оружие и даже припрятав его топорище в обтрёпанный рукав. Выбрав момент, когда немой как рыба и лишь раз расщедрившийся на неразборчивую фразу Лисский возлюбленный будет хлопать глазами, а оборванцы – незнакомые, но в сером – замолчат, он выступил из темноты.
- Кто такие, солдаты? – стрекочуще низким голосом спросил Кайлеб. С жёлтой в свете костра кожей и фиолетовыми кругами вокруг глаз против тёмно-красных волос, длинный, с негустыми, но всё равно старящими усами и бородой, внезапный, как Инквизиция в борделе, он произвёл должное впечатление, судя по раскрывшимся ртам.
- А ты кто… – хотел было спросить верзила, нависший над Алеком, но глаза его остановились на хищном свечении зазубренного лезвия топора под спущенным рукавом.
- Папка твой, – съязвил, немного забываясь, Кай, и тут же исправился. – Кто такие, чьи и откуда здесь взялись?
Дозорный напротив уже стоял, глядя поверх освещённого огнём пространства на перепалку в двадцати шагах от него, вооружённый несчастливым арбалетом меррильцев. Одного короткого взгляда глаза в глаза офицеру и его давнему – смутному, мутному, не самому приятному, ну и пусть – знакомому хватило, чтобы согласиться друг с другом.
- Алек? – позвал, снова глядя на двоих по очереди Кай, делая жест рукой, мол, укатись куда-нибудь. И, снова в лицо щербатому раскрасавцу. – Пять.
Своим вымотанным разумом он прекрасно понимал, что делать из солдат Альянса трупы просто потому, что они медленно отвечают – это уже совсем произвол, и тут действительно не хватало счастливо дрыхшего где-то под самым утёсом в безопасности капитана, чтобы уже Варлока по законам военного времени за самоуправство судить в одно рыло. Но это было что-то инстинктивное и очень злое, что заставляло парня брать на себя больше, чем должен, и всячески зубоскалить и борзеть на всякого, кто ему не нравился. По крайней мере, эффективные невысказанные угрозы ему удавались нынче даже лучше, чем навешивание первосортной лапши на уши в прежние времена, достаточно было только, чуть опустив природой данный слабый подбородок, посмотреть глаза в глаза, думая, что хотел бы сделать. Из ям под Сайтером Варлок вынес на редкость неприятные лекала для воображаемых расправ.

-…а обидит – обижу тебя я, – голосом подворотенного серого марионеточника – типичной такой очень уверенной в себе скотины, которая даже ругаться не пытается, будто у него целая телега чёрных храмовников за углом стоит – перебил Кайлеб. Его правая рука терялась в складках потрёпанного простёганного полотна формы, на которую солдатам Альянса полагались хотя бы нагрудники и наплечи. Ни демона не дали, да и капитан своего лишился ещё до начала блужданий отряда по незнакомым лесам.
- А вот я здесь, ребята, офицер, и сегодня тех, об кого я ноги вытирал, – не было такого, Ворлак никогда не демонстрировал сословного превосходства, если люди вели себя по-людски, а не скотски, – убили пленившие ваших братков ульвы. Предположим, я поверил. Но чтобы я не сомневался, – Кай поднял сначала левую ладонь, показывая, мол, всё хорошо, не стреляй, виднеющемуся среди деревьев арбалетчику, а потом другую, ту самую, с кокетливо выглядывающим из рукава топором, и указал на противоположный край спящего концентрическими кругами у костра лагеря, – подите-ка, поспите у нас на виду, и дежурить не мешайте. А утром капитану расскажете, что случилось с вами, чем вы жили и что видали. Хорошо, солдаты?
Он не нервничал. Ну не было резона, какими бы бандитами ни выглядели мужчины, начинать драку и не подчиняться. Вокруг: здесь, там – везде спали утомлённые выжившие, и их лица казались снятыми посмертно масками в свете костра. У кого-то дёргалась мелко от боли и судорог кисть зажатой шиной и переломанной руки. Бодрствующие два истукана же – арбалетчик и говоривший с пришлыми солдатами разбитого отряда Ворлак – казались среди них мертвецами ходячими: тени делали глазницы тёмными, будто пустыми, а лица оставались безэмоциональными. Как и должно каждому некроманту, но так несвойственно нормальному человеку, которым каждый из дозорных себя считал. Ну, Кай. Иногда.
- Пошли-пошли, и осторожно, а друга своего мне оставьте потолковать.
- Эарлана-то?
- А вот его самого, – невозмутимо отреагировал на громкое – ну, для кого как – имя парень. – Если только вас не интересует прикладная таксидермия.
Свалили. Нехотя, зубоскаля, шушукая между собой что-то гадкое про рыжего, но свалили, и долго смотрели с назначенного им для сна места в сторону сторожей. Но вот Ворлака это совсем не волновало. Он, убедившись, что даже ленивая жопа второго прохиндея покинула сидение, постоял немного, следя, повертел в руках своего лучшего друга – топор, конечно же, он с ним ни наяву, ни во сне не расставался, надолго – да и сел на освободившееся место, и Алеку кивнул.
- Не ссы, – ободряюще буркнул, не сводя с дезертиров-новобранцев немигающий взгляд, – никому не интересно, сколько у твоей семьи денег, пока ты от них далеко, да и отряд у нас по большей части из центрального и восточного Альянса. Городские, не всегда грамотные, селяне – вовсе молчу. Они своих-то магистров родовые и просто имена не всегда знают. А капитан – он гнида, но выслужиться жаждет, и тебя скорее далеко в тылы, к штабу отправит, и меня, быть может, заодно, хоть до конюшни с гонцом…
Кай прикрыл глаза и, положив топор на колени, приложил пальцы к опухшим векам.
- Ну, если только тебя отец не выпорет за такие приключения, как получит весть, где ты и жив ли. Мой-то вряд ли знает, хотя он генерал.
"И пусть лучше не знает, кто я и за какие заслуги выжигаю старым конкурентам из Ям глаза".
По спине пробежал знакомый озноб не отдыхавшего, истощающегося тела.
- Алек, если не соберёшься спать – последи, чтобы я никуда с оружием наперевес молча не уходил, ладно? Я вот не сплю, но сам себе уже не верю. Меня преследует ощущение, что это всё вообще – очень долгий сон.
От внезапных откровений стало горько и тошно, Кай поднялся – с топором, но сделав жест пальцем, и сходил за полным бурдюком. Проточная и почти чистая вода – то, о чём все они весьма истосковались – уже впиталась в потом в едва выстиранную рубаху во время пути на закате в лагерь с котелками и последним оставшимся от лошадей ведром. Перестав хлестать отдающую чем-то растительным, ещё холодную жидкость, Кай коротко умылся, стирая с лица вместе с паточной плёнкой завесу сна, того самого ощущения нереальности, и предложил ещё открытый и на две трети полный мех другу.

"Ой ли", – чуть сощурившись, стараясь глаза в глаза рассмотреть, врёт ему Эарлан или нет, подумал некромант. В играющих тенях, где только влажные точки зрачков были различимы явно, лица читать было сложно. Но Кайлеб ничего не сказал. То, что Лисса в чужом городе с круглогодично беспросветным небом и людьми паршивыми, как погода на Западе, одна, в чужом доме и на неизвестно каких правах, тревожило его без меры, но за уже стёршим все углы и эмоции тупым непрерывным страхом за собственную жизнь сестра и её проблемы казались такими далёкими, такими чужими, что…
"Не смей думать, что тебе почти всё равно", – зло подумал про себя Кай, быстро моргая. Нет, он просто очень плохо спал, и в такие моменты, когда его ничто не гнало бегом сквозь бурелом спасать себя или спасать других, убийством или бегством, слабо отличался по разнообразию чувств от зомби: меланхолия, уныние, слабо дрыгающая лапками ненависть ко всему живому и миру вообще и всё.
- Коне-е-ечно, – с брезжащими в голосе истеричными нотками протянул Кай, очень ясно поняв вопрос по одному слову – остальные глотала невидимая подушка то ли из песка, то ли чего-то её, давившая на голову. Поросшее клочковатой рыжей бородой лицо неприятно ощерилось, – за страну, которую всей душой ненавижу, в кампанию, развязанную теми, кто сделал…
Варлок мог бы плевать ядом целую бесконечность, но его глаза остановились на взгляде именно с того места, где дежурил недавно лишь арбалетчик. Теперь там стояло двое заспанных солдат, а инструктировал их – кто, угадайте?
"Собака столичная", – Кай аж весь изнутри перекривился три раза. Капитан, который только и ждал, когда же проштрафившийся некромант из клана целителей перейдёт черту. Тот, кто мог казнить его, Кайлеба, за такие мятежные речи, единственный здесь. Точнее, убить Ворлака во сне, если он всё же перехватывал пару снов забвения, мог бы тот же Эарлан, но ничего бы точно не было именно этой вот, косящей глазами в их сторону собаке. Власть – это узаконенное насилие, вот уж верно.
- В общем, Алек, это история похожа на присказку про два стула. Слыхал такую? Я не на тот сдуру сел. Расскажу, если ты сам поделишься.
Но времени поболтать им особо не дали. Как только часовые разошлись на противоположные концы поляны, капитан направился к полуночникам.
- Почему не спим, солдаты? – немало напоминая и интонацией, и словами лишь недавно возникшего за спиной бродяжных товарищей Эарлана Кайлеба, спросил офицер. Рыжий едва заметно закатил глаза и сдержал оскал и колкий комментарий.
- Бессонница, капитан, – посмотрев запавшими глазами в глаза западника, фокусируя на нём всю свою скопленную ненависть, но не брызжа, ответил Кай. Он хотел просто спокойно посидеть в тишине, ведь они только начали разговаривать, но нет, Капитан Большая Сучка в который раз врывался в планы и ломал всё.
- Немедленно спать, Ворлак, ты три ночи подряд сидишь ночью и творишь незнамо что при свете дня. Мне нужен вменяемый младший офицер. Мне хватило твоих ободранных новобранцев, которых ты не обыскав положил. Живо к мешку, лёг и уснул.
"Фойррова ты срань, да что ты знаешь о муках сна и монстрах тёмной ночи", – кривя губами, ответил в мыслях Кай. Кошмары преследовали его шесть лет, с тех самых пор как магическая посредственность парня в глубоком переживании так чихнула даром, что умирающий друг несостоявшегося целителя встал, пошёл, заговорил как при безвременно потерянной жизни, но рад этому никто не был, особенно новоиспечённый некромант. Сейчас он просто, спустя значительный период полупьяного свободного образа жизни, который проходил не без трудностей, но и без больших печалей, вернулся к тому, с чего начинал: к полной безнадёжности и одиночеству в море бытия. В море – потому что Кайлеб с детства боялся большой воды.
Коротко кивнув приятелю немое прощание, рыжий встал и, подобрав топор и флягу, нарочито небрежными движениями проследовал куда следовало. Он мог бы радоваться, наверное, место ему было предусмотрено почти у самого костра, и всю ночь, сыт или голоден, он мог бы не дрожать, подставляя лицо теплу пламени. Кай знал, что мог спокойно спать при свете, и, собственно, так и делал, когда играл в злачных местах допоздна: засыпал мордой в стол рядом с масляной лампой или затухающим очагом. Но ещё долго он не смыкал глаз, слушая звуки ночи и глядя в слепящее пламя, чувствуя на себе взгляд капитана и будто слыша, как тот обмолвился Эарлану чем-то в духе "не советую водиться с этим, никогда не знаешь, что взбредёт ему в голову". В который раз, прямо или нет, этот человек обвинял Кайлеба Ворлака, сына известно какого генерала, у которого со светлой части Альянса пришло больше добровольцев, чем с остальной страны, парня с не самой лучшей, но и не самой худшей, даже с учётом Ям под Сайтером, репутацией, в невменяемости. Это безмерно раздражало и, засыпая с топором под сумкой, Кай искренне желал ему смерти.

Утром он… проснулся. Сухие от сна с приоткрытыми веками глаза резало безбожно, и вслепую некромант отыскал свой мех, чтобы умыться и хоть немного прозреть. Поднимались со стоном одинаково как здоровые, так и раненные. Команды Кайлеб не слышал, но скоро сообразил, как организовать сначала себя, а потом остальных, на построение. Четверть часа ушла у полусотни человек на пробуждение, сбор, быстрый завтрак второй третью из разворованных накануне припасов, и начало бодрого марша под перемат к реке. В этот раз шли одним рассеянным скопом, по человеку через пять-семь шагов, здоровые и прихрамывающие. Берег был близко, но уже на нём чисто хозяйственный перерыв растянулся в долгое отмывание присохших повязок от ран. Тогда-то капитан и откопал двоих прибившихся идиотов, за которыми утром даже Ворлак позабыл следить. Его как-то больше заботили свои, более или менее, хоть отдалённо трогающие струны души тревогой люди. Тот же Эарлан. Знакомый колтун на затылке он нашёл в первых рядах непростиравшихся с вечера, плевать, что вместо рванья на человекоподобном шесте, которым был всё ещё растущий и грозящий перерасти не менее длинную жердь по имени Кайлеб Ворлак, сынуля мать его бога в задницу Магистра Призыва, Алек-до-тошноты-серьёзный-Эарлан.
- Земля горит! – не позволил себе подло дать юноше подсрачник и отправить черпать ноздрями задорный и холодный поутру поток Кайлеб, подкравшись – ну, классика – тихо и внезапно сзади. Пытаясь себя развлечь и вынуть из жопы уныния, Варлок был известным любителем жестоких и идиотских розыгрышей, но в его картине мира падение в воду было слишком жестоким розыгрышем, а Эарлан его разок от гибели в ледяной мокрой убийце спас. Было уже достаточно, что он сонным ранним утром нависал над сидящей над самым краем группкой солдат, как канюк над падалью, развесёлый, с неизменным топором – правда, не в руке.
- М-мать! – выругался один из соседей, который, отвлекшись на Кайлеба, выронил мех и теперь пытался выцепить его, не сверзившись с единственной сменой одежды в воду, и не упустив свой стратегический носитель влаги по течению с жалкого корешка, за который тот зацепился. Другой его материл и твердил брось, вглядываясь в черту леса за неглубоким, в повозки три шириной, лесным ручьём, в тёмные кусты и смешанный лес. Никакие подколы никогда не расслабляли их всех, больше людей, потерянных от болезней и в засадах, чем в прямых стычках, заставили солдат Альянса искать угрозу в своих же тенях.

- Ну и нахрена, лейтенант?! – на знакомой по уличным разборкам маргиналов смеси перематного просторечья с нелепой куртуазностью спросил один из солдат, глядя через плечо на Кая.
- Сам виноват, что такая рукожопая трусливая кляча, – с покислевшим от утонувшего в суете вопроса лицом отмахнулся младший офицер. Подначка Эарлана осталась без ответа вовсе, ну, не учитывая незаметный жест, вкратце переводящийся "вот где я всё и тебя тоже вертел, ага". Даже в присутствии такого относительного друга, практически члена семьи, Кайлебу не стоило трепать языком о своей ненависти к капитану. Она копилась, наполняя короткое терпение пиромага по капле, как концентрированный яд, и всё же не стоило. Это могло бы войти в привычку, как занятия глупостью от уныния на совсем не безопасном и дружелюбном берегу.
Когда дружбана постригли стрелой, Ворлак уже нашёл не очень острым от недосыпа взглядом подозрительно затенённый в форме силуэта куст.
- В укрытие, живо! – гаркнул рыжий, вынимая за шкирку "рукожопого клячу" и лишая его, тем самым, меха воды. Зато жизнь спас! Следующая стрела из целой волны сестер воткнулась аккурат туда, где было миг назад не прикрытое ни наплечником, ни воротом сочленение плеча и свежевымытой, блестящей в стригущих и ярких утренних лучах шеи солдата. Завалив парня как жучка-паразита на спинку, за кочку трав, нависавшую над водой, Кай одним прыжком метнулся за ближайшее многоствольное дерево. Его соседи по утренним умываниям не пострадали, а вот левее, если смотреть лицом к речке, в воду, крася поток багрянцем, с громким плеском упало несколько тел.
Паника разнеслась вглубь рассеянного вдоль берега отряда стремительно, все хватали оружие, но не знали, что делать. Знакомый голос ненавистного капитана звучал там же, левее, но слова было едва разобрать. Приметив из щели между стволами движение всё там же на берегу напротив, Кай развернулся и оценил беспорядок оставшихся на его милость солдат.
- Лучники! – позвал, надрывая свою луженую глотку Ворлак. – По команде – стреляй!
Ещё одной бедой многочисленной, но отвратительно организованной армии Альянса было то, что, в отличие от остебенских множественных мелких порядков с разными хозяевами, эти были однообразно плохо обучены, без магии – почти беспомощны, и имели очень, неприлично мало убойной силы в виде стрелков. Ну не котировалась стрельба в сумрачном Альянсе, а что до Кайлеба, росшего на всегда глядевшем на северного монарха больше, чем в сторону Анейрота, Востоке, то у него просто со стрельбой, как и с высшей магией, не задалось. Стрелял он с успехом девчачьего гадания по ромашке: "любит-не любит", "попал-не попал". А уж в листве и за двадцать с лишним метров, почти на краю убойной дальности стрелы…
- Враг под большой сухой сосной! – не очень веря, что отошедшие вглубь берега солдаты видят в просветах ориентир, крикнул Кай. Его слова, впрочем, помогли неожиданно: ульвы в ближайших к потоку кустах пошевелились и схлопотали приветов. Тел по реке, правда, не поплыло.
Перегруппировка солдат Альянса прошла тут же, без команд. Тому поспособствовал своим примером Кай, отбегая от своего предыдущего укрытия почти сразу после сигнала к стрельбе. По привычке он попытался посчитать принимающих участие в перестрелке подопечных по царапающим наконечниками лесной травянистый ковёр стрелам и плечам лука у каждой пары ног. Кай насчитал восемь, и от оставшегося в их с капитаном распоряжении отряда в полсотни едва живых человек это, наверное, было две трети способных вообще натянуть лук или возвести арбалет пар рук. Переходившие на только что обстрелянные места лучники дёргали стрелы ульвов прямо из земли и запускали в ответ наугад, как им мерещилось меж листвы. Получить более-менее хороший обзор без жертв их отряд не мог. Это поняли бы и конченные дебилы.
Позабыв о своём приятеле и в подсознании доверив его прибившимся с ночи старым знакомым, Кай проследовал в сторону капитана. Ненависть ненавистью, долбись любым конём субординация, но сын знаменитого в определённых кругах восточного генерала был достаточно вменяем, чтобы согласовывать действия с другими офицерами. Накануне они потеряли и так изрядно голодных жизней.
Короткий разговор был не из приятных, даже, скорее, из особенно напряжённых и неприятных. Проглотив свою гордость Кайлеб пробежал обратно на юго-восток сотню шагов, чтобы крикнуть: "Отступаем". Редкий размеренный "твеньк" чьей-то тетивы, свист вслепую пущенных ответов с того берега – тоже вражескими стрелами, плевать на вес и натяжение каждого отдельного лука. Шики и ругань в голос между натыкающимися на бездельничающих "сухих" магов и пеших солдат стрелками. Крики птиц уже где-то в дали. Как же часто все это казалось Кайлебу каким-то ирреальным, далёким, слишком земным для его хлопающей крыльями на длинной пуповине над пока ещё живым, но почти безразличным телом души.
- Все целы, парни? – завидев хватающегося за прошитое стрелой с костяным наконечником плечо смутно знакомого бандитского вида мужика, больно грохнулся в реальность Кай. – Вижу, не очень. Где Алек?
Ему кивнули куда-то дальше. Кайлеб не пошёл проверять, приняв почти что на веру: на короткий взгляд.
- Отступаем. Отходим от берега и идём вдоль него. Вяжитесь и выдвигайтесь по готовности на восток, тут рядом горка, на ней будет небольшой привал.
Рассевшиеся за деревьями бездельничавшие в перестрелку рукопашники зашевелились первыми, очень охотно принимая команду убрать задницы подальше от перестрелки через реку с ульвами.
Если бы на свете была игра, подобная шахматам, со стреляющими фигурами, это была бы самая скучная, безынициативная, но при этом очень напряжённая игра.

Такая задача: закрываем в банку десять десятков змеёнышей без еды и пуска-аем катиться их с горки к Фойрровой матери…
Ну, вы уже догадались про долю шутки в этой шутке, да? Некроманты – змеёныши, а кто даже не колдует, но из центрального и западного Альянса – они ужи, но паранойики и первые готовы выстрелить, чем дать себя родненького на ману разобрать. Эгоизм – отличная национальная идея (нет), так и видишь, как общество развивается (разлагается) и цветёт (тухнет) на этакой чудесной духовной скрепе!
Кайлеб со вздохом окинул спины после того, как второй раз сбился в счёте проходящих мимо голов, и приуныл изо всех сил, как шесть лет назад в Фоленте, захотел домой и на ручки к маме. Он устал от двоемыслия, разрозненности, ужаса внутри и ужаса снаружи, его состояние отрыва от тела длилось недостаточно долго, чтобы он успевал отдохнуть хотя бы умом от происходящего. И вот они опять: не в бою, который закончится в течение минут, а бредут по нехоженым чащобам без карты и не зная броду, теряя людей в прогрессии.
Теперь ещё прибавилось им человеческих подранков, какое счастье, что только вчера перераспределили еду и лекарства из разграбленного хутора, может, сегодня хватит, правда?
Наконец, забившись к другому берегу, вдоль которого отряд с раненными мог преодолеть скалистые возвышения, оба офицера без согласования кликнули привал. Солдаты кидали недостиранные бинты и рубахи, строя костерки, чтобы всё быстро просушить,  а капитан сверял направления света. У себя в уме Кайлеб уже всё подсчитал – из наук ему всегда больше давалась география и история, а не этикет и всё такое. Он удерживал своё внутреннее беспокойство и не позволял себе подлететь к капитану и на повышенных томах разъяснить, что происходит. Холодная убийца с этой стороны бежала в ту же сторону, что и вода с той, и она была даже глубже и шире, чем вчера, если он верно ориентировался и сейчас наблюдал ту же реку, что и у деревеньки.
Все реки мчатся в океан, – вспомнилась Варлоку строчка из песни. Он поднялся и отошёл на камни, по которым можно было бы залезть и осмотреться, но остановился рядом с двумя приятелями Эарлана и, собственно, спасёнышем. Жив, цел, вот же говно человекообразное, зовётся хреномант. Это как некромант, но без товарно-денежных отношений и тепла цивилизации под задом абсолютно бесполезный. И Кайлеб, кстати, тоже.
- Что как, орлы? – с каким-то нездоровым приободрением спросил офицер, вертя в руках топор. Некто неприятный и борзой с дырой в ноге, которую всё пытался на пару с товарищем зажать повязками, покосился на Ворлака с нескрываемым раздражением, но только шикнул на потревожившие рану руки.
- Что-то, паршиво, всё по ногам, уроды, бьют, – отмахнулся за него приятель.
- Вы хоть обработали чем? – озаботился офицер. – У ульвов стрелы часто заразные, они только в охоте милосердны. Могу предложить чистотела нарвать – вон он, рыжий, готов помочь, если повыпарить.
Тут Ёшка, бледный и шипящий проклятия сквозь зубы, поднял взгляд и выхрипел:
- Ты совсем с этой хитрой жопой меня со свету сжить хочешь, маньяк с салорезкой? Я прекрасно знаю, чего всем вам, магунчикам, надо от живых – трупы, чтобы припасы не проедали и питали ваши жилы. Ты это своим пантендорцам, кренцам и меррильцам рассказывай, ага, я всё знаю, сам бы…
Кай не перестал улыбаться, но взгляд его похолодел и сместился на Эарлана, точно пытаясь выжечь правду на его лице, как на записке, сделанной молоком, проявляли под кривым стёклышком буквы.
- Ты на меня бочку не кати, отравление чистотелом – паралич и счастливо оставаться, а заражение крови – будешь гнить долго и мучительно, если не сможешь поспеть за отрядом без ноги, – тихо ответил Ворлак. – Подумай ещё, понюхай рану, я не обидчивый.
На том рыжий поднялся повыше, туда, откуда Алек неприменно мог слышать разговор, и сел рядом, подставляя лицо просачивающемуся сквозь хвойные кроны дереву. Близился полдень.
- Если мы там, где я думаю, Эарлан, – спустя паузу протянул несколько успокоившийся офицер, – мы потеряли время, бродов через реки не будет ни здесь, ни там, хотя там бы помог, и…
Кайлеб хлебнул из своего наполненного меха всё ещё прохладной воды, прополоскал род от горько-кислого привкуса голода, проглотил.
- Наслаждайся жизнью, пока можешь, этот осёл Мерсер нас всех уже, считай, погубил.

- Твоя правда, – шепнул, нервно гогоча, Кайлеб, и поспешил к другим солдатам. – Но ты подумай ещё, хорошенько, шутки кончились.
Алек не понял, сфокусировавшись на своей магической беззащитности, а поводов для веселья не было. Кайлеб, отчасти расстроенный, отчасти – ещё более нездорово весёлый, чем раньше, отлучился в неизвестном направлении, чтобы вернуться с полной горстью личинок в руке.
- А ну, разойдись, калекари. Лейтенант Ворлак спешит спасти день! – растолкал рыжий стервятников. – Держи!
- Фу, мать твою, что это за гадость? – застонал несчастный, которому на рану высыпали гадов. и попытался слабо синюшными руками их смахнуть.
- Пиявки целебные, только не пиявки!
Повисло молчание.
- Расходитесь, сейчас парень выздороветь постарается.
Но до вечера парень не дожил, как и ещё трое поделенных некромантами в отряде по крохе солдат, зато не отравился чистотелом и замотал рану Ёшка и другие, жующие горькие травки в качестве обеда и ужина, солдаты. Разведчики донесли. что путь назад перекрыт, и отряд двинулся вперёд. Как и ожидал Кайлеб, на закате отряд из сорока пока живых мертвецов оказался в тупике.
- Вот и всё, – прошептал Кайлеб, когда они вышли на илистую болотистую косу, хватая рукой придержанного поблизости Алека. – Если вдруг к ночи будет атака – найди себе укрытие, я тоже поищу, и постарайся скрыться в воде как можно надёжнее от ульвов.
С тем Ворлак ушёл, снова ругаться со своим капитаном, ставшим кровным врагом, и шептать что-то на уши отдельным солдатам. Смеркалось. Глубокая вода со скользким скатом от берега до дна в два, если не три, средних мужских роста, плескала ленивыми волнами, утекая за мыс зелени на восток, сливаясь с другим притоком в ещё большую реку. По берегу шелестели, пряча от прострела ближайших отдыхающих, камыши, и стрекотали сверчки меж зеленью и корягами, но атмосфера зависла неспокойная. Как небо над головой сменило оранжевый цвет на пурпур, никто не разводил огней, а отдалённый вой мерещился не одним офицерам. Кто-то тихо пытался найти себе корягу, чтобы уплыть прочь, случись что, но соседи били по рукам. Кайлеб стоял с первым дозором под скалами, попивая воду, но смелее, чем от забористейшей бормотухи. Ночь вступала в свои права. Просыпались волки.